— Мадам?
— Смотри, догадливый! И вчера генеральному снова было приказано передать материалы в отдел «С». Но генеральный опять все испортил.
— Что он еще натворил?
— Упрямство было всегда отличительной чертой его характера. Говорят, с детства.
— Но ведь ему ж теперь не простят!
— Вот именно. Значит, попробуют купить.
— Смогут?
— Вряд ли, — вздохнул Костя. — Тем более что он дал уже указание возобновить прикрытое было дело по Аэрофлоту.
— Ба! Да он же на святая святых замахнулся! Вот теперь его точно схавают.
— Согласен, однако кровушки он им попортит немало, пока сжуют. Но шутки в сторону. Что мы имеем на сегодняшний день? Мы с тобой имеем Комара.
— Его еще довезти надо. В целости и сохранности. Греческая тюрьма не Лефортово!
— В Афины уже вылетел Федоскин.
— А деятели из отдела «С», по-твоему, посиживают себе… и ждут, когда доставят Комара? Им ведь не он нужен, а его труп. Или я ни черта не смыслю во всей этой кремлевской каше. Ну чего молчишь?
— Мое молчание, Саня, вовсе не означает несогласия с тобой. Ты-то сам что предлагаешь?
— Прежде всего разобраться, что им нужно. А нужны им на сегодня именно трупы. Много трупов. Например, Пучков, если он не откажется от своих показаний. Маркин, который слишком много знает. Тот же Довбня, который, как ты слышал, предполагает, что в драгоценностях Гохрана было кровно заинтересовано не только президентское окружение, но и криминальные структуры с их наполеоновскими прожектами захвата власти в государстве. Не исключаю, что и действовать здесь могут начать одновременно с двух сторон. Но Комар будет точно первой жертвой.
— Тогда бери инициативу в свои руки.
— Каким же образом?
— Давай сюда всех своих газетчиков и телевизионщиков! Я думаю, пора удовлетворить их любопытство.
— Ты даешь интервью?
— Зачем?! Это сделаешь ты — очень осторожно, тактично, скажешь, что Комара уже везут на родину для дачи показаний. Я бы на твоем месте даже слегка намекнул, что есть, мол, такой отдел «С» в ФСБ, который подчиняется исключительно президенту, точнее, его самым доверенным людям. Спугнем их, Комара не тронут. Поможем тем самым Сергею Ивановичу Федоскину.
— Не хотелось бы на экране светиться…
— Вячеслава попроси. Пусть поведает об убийстве Аракеляна и заодно расскажет, как раскручивается дело. В общих чертах.
— Откажется. Он их всех, я имею в виду журналистов, терпеть не может.
— Значит, придется тебе самому. И побыстрее, время не ждет, а Комара доставят максимум через две недели.
— Долго…
— Ничего не поделаешь, тут дипломатия. А вот ты должен будешь крепко постараться, чтобы суметь найти общий язык с Комаром. Не забыл, что Дениска докладывал? Я думаю, что Комар назовет номер счета в каком-нибудь Цюрихе, если поверит нам, что мы не отдадим его в руки убийц. А твоя задача в том и заключается, чтобы вернуть народу его ценности. Народу, Саня.
— Слазь с трибуны, Константин Дмитрич, меня убеждать не надо. Я боюсь, что вернуть мы сможем очень немного.
— Печально, но это не облегчает нашей задачи…
Отношения Игоря Леонидовича Маркина с полковником Довбней заметно охладели. Во всяком случае, Маркин не обращался ни с приказами, ни с просьбами к полковнику. А потому звонок Довбни оказался для него несколько неожиданным. Тимофей Поликарпович просил о встрече, прозрачно намекая, что она больше необходима ему, Маркину, нежели самому Довбне. Время шло к концу рабочего дня, и Игорь Леонидович предложил встретиться примерно через час.
— Где? — спросил Довбня.
— Где обычно, — ответил Маркин.
Обычно они встречались возле старого здания «Националя». Маркин притормаживал свой «мерс», Довбня садился, и они ехали или на квартиру референта, или на дачу. Надо заметить, что Маркин был всегда точен, но на этот раз он изменил своей привычке, опоздал минут на двадцать.
— Извини. Не рассчитал, — небрежно сказал он полковнику. — Слушаю тебя.
— Меня вызывал следователь Генпрокуратуры Турецкий.
— И чем ты его заинтересовал?
— Заинтересовал не я. Ты.
— Любопытно…
— Не знаю, может, тебя уже и вызывали «важняки», и не однажды. Но меня пригласили впервые. И надо сказать, чувствовал я себя не очень-то уютно.
— Меня пока Бог миловал. Кем кроме меня еще интересовался господин Турецкий?
— Валерием Комаром.
— У него скоро будет возможность поговорить с Комаром лично, — ответил Игорь Леонидович, помолчал и добавил: — Если, конечно, таковая состоится.
— Может и не быть?
— В наше время все случается!
— Вот и я так думаю. Все может произойти… Был человек — и нету!.. Решил я сдаться, Игорь Леонидович. Что мне могут приклепать? Был «шестеркой», брал деньги. Все дела.
— Но деньги-то ты получал от меня!
— Тебя не выдам.
— Не получится, Тимофей Поликарпович, — глянул на полковника Маркин. И потом, не спешишь ли ты, господин полковник? Не рановато ли решил идти на попятный?
— В самый раз. Чем дальше в лес, тем больше дров. Все. Хватит. Точка!
— Проиграешь, Тимофей Поликарпович…
— Ты, что ли, выиграешь?
— Если не выиграю, то и не проиграю. Ты вообще-то как относишься к тому, что происходит в России? Как ни странно, но мы об этом не говорили.
— В России бардак. Вот и весь мой сказ.
— Коротко и ясно. Тебе не кажется, что этот бардак пора прекратить?
— Некоторые пытались. И где они теперь? Сгорели — и дыму нет!
— Они не могли не сгореть, потому что время их прошло.
— А ваше наступило?
— Да, наступило.
— Вперед под знаменем идей доктора Штиля? — хмыкнул Довбня.
— Раньше ты не столь скептически относился к идеям Штиля…
— Я и теперь отношусь к ним с должным уважением. Однако идеи — это всего лишь идеи, и если они не претворяются в жизнь, то так могут и остаться пустым сотрясением воздуха.
— Я понимаю, ты человек военный, человек действия…
— Совершенно верно.
— Сколько народу в твоем подчинении?
— Более двухсот.
— Разве это не сила? Тем более что эти люди находятся в кремлевских стенах и при оружии…
— Во-он ты куда замахнулся! — протянул Довбня. — Не-ет, я в такие игры не играю.
— А если получишь приказ?
— Смотря от кого!
