А Владлен Николаевич Петров в рассеянной задумчивости стоял посреди своего кабинета. Он чиркнул спичкой — пламя подпалило табачок в трубке — и выпустил под потолок колечко ароматного дыма.
Он хотел распахнуть окно, но в этот момент по прихожей разлилась птичья трель дверного звонка.
Петров вздрогнул. Прислушался. И медленно направился к двери, на которой было множество замков. Чтобы ее открыть, нужно было отомкнуть каждый…
— Петя, где ж вы были? — недовольно спросил через цепочку Петров.
— Владлен Николаевич, вы живы! — радостно закричал Грязнов.
— А почему, собственно…
— Простите, Владлен Николаевич, что-то я совсем уже…
— Ах ну да… — Петров скинул цепочку. — Входите, Петр… Вы их видели?
— Кого?
— Этих… — Петров по-стариковски засопел, но нужного определения подобрать так и не смог. — Они приходили за пленками. Опомнились!
— Кто? Белоусов? Он был у вас?
— Только что! Он угрожал мне, Петя! И с ним — Некрасова…
— Представьте, и мне тоже…
— И тут вдруг вы… Объясните, что происходит.
— Кстати, я все-таки Денис.
Они снова сидели в глубоких креслах, как Шерлок Холмс и доктор Ватсон. Старик специальным инструментиком прочищал свою красивую трубку, глядя на нее поверх очков, и слушал рассказ Дениса о новых страницах сценария, найденных в компьютерных заготовках Кирилла.
— Я, как Германн в «Пиковой даме», — сказал наконец Грязнов, стыдливо прикрыв лицо руками, — обдернулся…
— Полагаю, Кирилл хотел побыть немножечко Богом. На бумаге ведь не страшно. Можно как угодно повернуть человеческую судьбу, можно даже убить. Но это уже не жизнь. Жизнь кончилась, и началась беллетристика. Как там у Шекспира? Дальше — тишина…
Старик прошелся по комнате, поглядывая на стеллажи, словно ища у них сочувствия.
— Ну как там Антон?
— Антон молодцом. За посылку благодарил.
— Вы узнали, что хотели?
— Кажется.
— А что он говорит по поводу убийства Некрасова?
— Он говорит, что был пьян. И взбесился… И называет себя преступником.
Старик остановился, шумно зачмокал нераскуренной трубкой.
— Владлен Николаевич, мне все же будет спокойнее, если за вами присмотрит наш человечек. Не возражаете?
— Кому я нужен, Денис? Автор Конституции! — Петров разразился ироничным пафосом. — Подумаешь! Кому это интересно? Пройдет двадцать тридцать лет, и Конституция будет совсем другая, уверяю вас! А обо мне вообще забудут… Разве что мемориальная доска… Интересно, что на ней напишут?
— Sapien sat.
— Так ведь никто не поймет, вот что обидно. — Петров вынул из трубки почерневший фильтр, заменил его новым, только что взятым из маленькой коробочки. — Иногда бывает очень трудно понять простые вещи, вникнуть в их суть. И я сразу не понял. И вы, Петя, сразу не поняли. И Кирилл. И эти все… Там был кто-то еще! Какая-то, как теперь модно говорить, третья сила. Молния попадает в крепкое, здоровое дерево и сжигает его дотла.
Грязнов иронично кривил губы. Ну когда старик запомнит его имя? Или же смириться с тем, что он его вечно будет называть то Петей, то Денисом?
— Да-да. Я знаю, вы не верите… Но, Петя, мой сын, я-то его знаю подольше вас…
На кухне засвистел чайник. Денис готов уже был вскочить с кресла, но старик замахал рукой:
— Сидите-сидите, я сам!
И быстро вышел из комнаты.
— Третья сила… — оставшись в одиночестве, задумчиво проговорил Грязнов.
Старик звякал посудой на кухне. А Дениса совсем разморило в глубоком мягком кресле. Его взгляд блуждал по нескончаемому ряду книжных полок и вдруг наткнулся на фотографию в позолоченной рамочке.
Ксения и Антон. Они сидели на берегу реки, робко, даже как-то стеснительно обнявшись. Ксения смотрела в объектив камеры и улыбалась, а Антон шептал ей что-то. Наверное, смешное…
Денис подошел к книжной полке, чтобы лучше рассмотреть фотографию.
С кухни прилетел веселый звон разбитого стекла.
— Владлен Николаевич, вам помочь? — не оборачиваясь, крикнул Грязнов.
Петров не отзывался.
— Владлен Николаевич?!
…Старик лежал на правом боку, его лицо исказила мученическая гримаса. Рядом валялся перевернутый вверх дном поднос и осколки чашек. Сахарница уцелела, но ее содержимое рассыпалось по полу белесым барханом. На подоконнике в пепельнице дымилась трубка.
Денис перевернул Петрова на спину, одной рукой нащупал сонную артерию, а другой полез в карман пиджака за телефоном, но телефона не было… Дома забыл, на холодильнике!
Он заметался по огромной квартире, натыкаясь в полумраке на старинные стулья и пуфы. Аппарат будто нарочно спрятался под бумагами на рабочем столе.
— «Скорая»! — закричал Грязнов в трубку. — Академик Петров умирает! Свяжитесь с «кремлевкой»! Быстрее!
Безжизненное тело Петрова уложили на носилки, прикрыли простыней. Пожилой доктор складывал в чемоданчик инструменты. Из прихожей доносился чей-то строгий голос:
— Нельзя здесь снимать! Не велено! Уберите камеры!
В кабинете скромно мялись люди в милицейской форме с большими звездами на погонах, а те, что в штатском, тихо ходили из комнаты в комнату. Денис сидел в кресле и вяло следил за их перемещениями.
— После двух инфарктов всякое могло… — говорил доктор, хотя его никто об этом не спрашивал. — И курил много… Предлагали ведь ему стационарное… Чего не полежать недельку-другую?
— Каждому бы такую смерть, — высказался высокий милицейский чин. — Он ведь сразу?
— Да, моментально.
— Нет, лучше, когда во сне, — мечтательно произнес другой высокий чин.
— Эх, да все там будем, — подытожил третий.
— Вы пока не уходите никуда. — К Грязнову склонился молодой человек в штатском. — Сейчас все запротоколируем, а вы распишетесь.
Денис кивнул.
— И вы тоже, — обратился молодой человек к доктору.
На фоне реанимационного автомобиля лощеный репортер радостным голосом наговаривал стенд-ап:
— Именно здесь перевернулась последняя страница жизни одного из авторов Конституции России…
Едва санитары вынесли носилки из подъезда, как их тут же атаковали телеоператоры. Милицейское оцепление с трудом справлялось с таким ожесточенным напором. Расталкивая друг друга, журналисты тыкали микрофонами в пустоту, надеясь, что кто-то вызовется сделать официальное заявление.
— Дайте дорогу! — рявкнул на них санитар.
