Побоявшись окончательно заблудиться, Денис решил отправиться в павильон, уж туда-то рано или поздно Успенская сама подвалит.
Свет в павильоне был притушен, и от этого декорация выглядела как-то угрюмо и даже зловеще. Съемочная группа маялась, бутафоры прибивали доску. Из актеров на съемочной площадке был только Максимов. Прикрыв глаза, он полулежал на кушетке и с кем-то тихо говорил по мобильному телефону. Увидев Грязнова, махнул ему рукой, но не очень приветливо.
Морозов сидел в раскладном кресле режиссера и курил, стряхивая пепел в бумажный кулек. Ему, впрочем как и всем остальным, было скучно.
Денис присел рядом.
— Что происходит?
— Ничего… Тиграныч объявил перерыв часа три назад и пропал. Пиджак его вон висит. Что за люди? Никакой дисциплины…
— Искусство, — вздохнул Грязнов. — Не знаете, где можно Успенскую найти?
— Только что тут крутилась. Посиди, сама придет.
— А я вчера с Цыганом на рыбалку ездил.
— Много поймали?
— Да так…
— Наконец-то он за ум взялся, хоть на человека похож стал.
— В этом есть и ваша заслуга.
— Наверное… — Морозов кивнул на актера, которого уже окончательно сморило, он так и уснул с телефоном в руке. — Ты посмотри на него… Как с гуся вода…
— Он повеситься хотел.
— Я тебя умоляю! С такими бабками не вешаются. Знаешь, все преступления совершаются по двум причинам. Первая — любовь. Вторая деньги.
— Шерше ля фам.
— Шерше ля бабки, — поправил его Морозов. — Может, все дело в них? Ты бы узнал, кто ему отстегивает. Фильм-то на его деньги снимается, усек?
— А вам это сделать не легче? Я лицо частное.
— Пробовал, молчит, под дурочку косит. Это мне и не нравится.
— Мне много чего не нравится… — доверительно сказал Денис. Следователь вот дело закрыл…
— Знаешь, честно говоря, я бы на его месте… — Морозов запнулся.
— Что? Тоже бы?
— Ну, в общем… да…
— Надо поговорить с Успенской. — Денис с утроенной силой начал гнать от себя пораженческие настроения, которые чахоточными приступами душили его в последнее время все чаще и чаще. — Хотите присоединиться? Будет интересно.
Внезапно лист фанеры, изображавший бетонную стену квартиры, покачнулся и с грохотом повалился на пол.
— Охрана-а-а! — спросонья испуганно заорал Максимов.
— Простите, извините!.. — Откуда-то из темноты выскочили декораторы.
— Всех уволю! Всех, к чертовой матери!
Успенская объявилась к концу смены. Вероятно, надеялась взять Грязнова измором, но не тут-то было.
— Людмила Андреевна, вы никак от меня бегаете? — Денис с Морозовым обступили операторшу с двух сторон.
— Мальчики, я тороплюсь. — Успенская попыталась было проскочить мимо Грязнова, но тот сделал шаг в сторону, преграждая ей дорогу.
— Я звонил в ЦОП.
— Хорошо, — после небольшой паузы сдалась Успенская. — Нет, это очень плохо. Это катастрофа. Я здесь ни при чем, все вопросы к нему! — Она указала на группу молодых людей, которые курили на лестнице. — Саша, поди сюда! За тобой пришли!
Несведущий запросто мог бы принять ЦОП за какой-нибудь секретный завод по производству оружия, тогда как здесь всего-навсего проявляли пленку.
Второй оператор, парень лет тридцати, в джинсовом костюме, смотрел на золотистую коробку «кодака» с видом приговоренного к смерти.
— Ну не мог я… — бормотал он. — Сколько уж говорить? Это не я…
— Алкоголик чертов! — едва сдерживалась Успенская. — Закройте кто-нибудь дверь!
Морозов прикрыл дверь тесной подсобки.
— Это не я… — повторил оператор.
— Головка от буя! — Успенская переживала так сильно, что никак не могла попасть сигаретой в мундштук. — Такого позора у меня никогда не было! Ни-ког-да!
— А чего вы сразу обзываетесь? — по-детски обиделся парень.
— Погодите-погодите, — успокаивал их Грязнов. — Я не понимаю ничего… Что произошло?
— Объясни, красавчик! — с ненавистью смотрела на второго оператора Успенская.
— Ну это… Тут, значит… В общем… Чувствительность у нее четыреста единиц. Я точно помню, что записал «четыреста». Ну точно помню! И не мой это почерк!
— Давай-давай, говори, ага, — издевалась над ним операторша. — Почерк не его! Ты вообще писать не умеешь, алкаш!
— Ну чего вы опять?
— Я тебя убью! — Успенская хотела вцепиться в парня, но Морозов успел ее придержать.
Денис рассматривал бумажный бланк, приклеенный к крышке коробки. В графе «чувствительность» было записано: «сто».
— И что теперь? — обратился он к оператору.
— Полный засвет. Ее проявили как сто.
— Там хоть что-нибудь можно рассмотреть?
— Можно. Перфорацию.
— Людмила Андреевна, — Денис укоризненно посмотрел на Успенскую, — что же мы столько времени потеряли?
— Вам этого не понять, — зашипела на него операторша. Так в старых фильмах партизаны шипели на фашистов. И вдруг она скуксилась, зашмыгала носом: — Я вас очень прошу, пожалуйста… Не говорите Мише и Марику… Я сама им все скажу…
Грязнов пообещал, в ответ взяв с Успенской обязательство, что она больше не будет его обманывать. Превозмогая гордыню, операторша даже попросила у него прощения за бесцельно потраченное время. На том и разошлись. Забракованную пленку Денис прихватил с собой, надеясь с помощью Вячеслава Ивановича Грязнова отдать ее в какую-нибудь ментовскую лабораторию, может, там поколдуют над «кодаком» и что-нибудь вытянут.
Денис и Морозов быстрым шагом вышли на улицу, где была припаркована машина.
— Старая дура! — Грязнов бросил коробку с пленкой на заднее сиденье и стал щелкать кнопками мобильника.
— Не скажи… — мягко возразил Морозов. — Я ее как раз понимаю. Когда молодые подпирают, старикам нужно быть безупречными. Ты что — столько пленки в браке…
— Алло, это я! — Денис привалился к нагретому солнцем капоту. Щербак, ты? Скажи Самохе, пусть возьмет кого-нибудь, кто у нас свободен, и дует на «Мосфильм». Тут посторонний заходил в цех обработки пленки…
— Не киностудия, а проходной двор, — теперь уже согласился Морозов.
— Надо поспрашивать, может, кто видел. Если получится, составить фоторобот. Да, что там у тебя с кассетой? А молотком пробовал? В мастерскую? Сам отвез? Только утром? Ну и работнички! Ладно, передай Самохе и — отбой.
— Ты про Максимова не забудь, — сказал Морозов.
— Максимова я обязательно покручу. Но сейчас это главное. — Денис кивнул на коробку с пленкой, спрятал мобильник в карман и посмотрел на Морозова так, будто искал у него последней защиты. — У нас там столько дел висит, а я ничем другим заниматься не могу. Физически.
