Через несколько минут их вывели из подвала, и они стояли перед ним, все пятнадцать человек, понурив головы.
Ансар не спеша прошелся перед строем.
— Я уже спрашивал, спрошу вас еще раз. Есть желающие принять истинную веру?
Они молчали, потупив головы.
— Сазонов! — позвал Ансар, и самый низенький, стриженый парнишка встрепенулся, поднял голову, вышел из строя.
— Говорил тебе, Коля, никто в России тебя не ждет. Ни мамка с папкой, ни президент с Думой. Хоть ты и русский, но Бог у вас иудейский. А значит, ему ты тоже не нужен. Говорил я тебе?
Пацан неопределенно пожал плечами.
— Говорил… — промямлил он.
— А ты меня не послушал… Встань обратно в строй. — Ансар, не глядя, протянул руку в сторону, ему передали список. Он внимательно его просмотрел. — Павел Климов, ты из Калача, верно? — спросил он.
— Да… — кивнул белобрысый, исхудавший и самый оборванный парень.
— Это где он расположен?
— Воронежская область…
— До Москвы сколько лететь?
— Н-не знаю. Не летал. Знаю, что до Воронежа надо на поезде, там недалеко, а оттуда полтора часа лета до Москвы.
— Мать у тебя есть?
— Есть… Отца нет.
— Ладно, выходи, становись направо от меня… Сорокин Антон! Ты из Копейска, верно?
Самый высокий, тощий и согнутый в три погибели, как от боли в животе, парень кивнул.
— Мать у тебя есть?
— Есть…
— Копейск — это до Урала или за ним?
— Урал это, — пробурчал Сорокин.
— Значит, мать у тебя точно есть, верно?
— Да… Отец на шахте погиб.
— Черт с тобой, тоже выходи… — махнул рукой Ансар.
Через пять минут пленные были разделены на две группы. В одной было шестеро, в другой девять человек.
— Нет, нужно пять, — сказал Ансар. — Сорокин, вернись назад… Не повезло тебе. Далеко слишком живешь. Муса, отвези этих в Шали, — сказал он одному из боевиков, кивнув на отобранных. — Остальным придется подождать. Выкупят в другой раз.
— От Челябы до Москвы за два часа можно долететь, — сказал Сорокин. Похоже, он уже понял, в чем тут дело. — Я согласен, веру вашу приму. Хоть сейчас…
— Нет, Антоша, — покачал головой Ансар. — Ты неглупый парень. И будь мужчиной. Если вы России не нужны, то мне и подавно. Зачем мне нянчиться с больными? А с Аллахом, дорогой, не торгуются. Или ты к нему с чистой душой, или он от тебя отвернется. У тебя ведь живот болит уже вторую неделю, верно?
— Болит… — скрючился Антон еще больше.
Остальные пленные, стоявшие рядом, понуро слушали, не проявляя ни страха, ни беспокойства.
— И ничего тебе не помогало, так? Теперь знаешь почему? Но Аллах милостив. И окажет тебе последнюю милость. И все сразу пройдет… А у тебя, я смотрю, мочевой пузырь не в порядке? — участливо спросил он еще одного паренька, стоящего «в десятке». У него быстро намокала, темнея, одна штанина, а между ног образовалась лужица.
— Да… — чуть слышно выдавил тот.
— Тоже скоро пройдет. Это как у зубного, сначала немного больно, потом ничего не почувствуете. Муса, не стой, делай, что говорю. А ты, Салман, — обратился он по-чеченски к другому боевику, — отведи оставшихся, только подальше, в лощину, а не как в прошлый раз. Вся деревня всполошилась от твоей стрельбы. Думали, русские десант высадили.
8
— …Парень, похоже, один и тот же, — сказал Денис, когда просмотр двух сюжетов об освобождении русских пленных, с одним и тем же персонажем, имевшим разные фамилии и разных родственников, закончился.
Они сидели вдвоем дома у Олега и пили кофе.
— Эти кадры, что вы раскопали с Люсей, я уже показал экспертам, — сказал Денис. — Опять же Александр Борисович посодействовал. Он уже по уши влез в наше дело, видя в нем перспективу… Так вот, они говорят, что в первом приближении, да, эти два освобожденных заложника на самом деле один и тот же человек, но нужна более углубленная экспертиза. И даже если они подтвердят, не советую возникать раньше времени. Словом, если его найдут и он что-то расскажет, не спеши о нем писать.
— А если придать всему этому огласку? — спросил Олег. — Напишу статью о заложниках, и пусть он подаст на меня в суд?
— Ив чем ты там обвинишь Забельского? — невесело усмехнулся Денис. — В том, что он использовал этого парня для пиара, рейтинга, своей раскрутки, промоушена? Но это он сделал за свои кровные. А тебя обвинят в том, что ты подрываешь его деловую и человеческую репутацию. Здесь нужно быть предельно аккуратным. Если он подаст на тебя в суд, ты не сможешь выиграть дело, пока четко не докажешь: бабки, якобы уплаченные им за освобождение заложников и пленных, тратятся на какие-то другие цели. Его адвокаты шустрые, как породистые борзые, затравят любого. Хотя за пятьсот баксов в час я, может, еще и не так бы носился. А на суде твои свидетели вдруг, как один, откажутся от показаний.
— Как это? — не понял Олег.
— Прием простой. Сначала они сами напросятся, мол, все видели, все знаем, а потом во время суда сделают удивленные глаза: ничего не знаю, ничего не помню, все позабыл… И вообще показания давал под пытками. На свидетелей, которых специально подсовывают обвинению, сегодня тратятся не меньше, чем на адвокатов. И тебя еще оштрафуют в пользу ответчика за клевету. А Забельский в самый последний момент перед телекамерами великодушно и из человеколюбия от твоих убогих денег откажется. Чем посрамит. Тебе это надо?
Бородин промолчал.
— Словом, — уныло продолжал Денис, — пока мы тут в затылке чешем и в носу ковыряем, он нас везде опережает и еще больше опередит, поскольку владеет инициативой. А мы все еще не знаем, какой будет его следующий ход… — продолжал он. — Так что посоветуешь? Сейчас, на моем месте, что бы ты делал?
— Сейчас самое время еще раз полюбоваться на нашего соотечественника и современника… — Олег взглянул на часы и включил телевизор. — А потом обсудим.
Эпизод встречи во Внукове пяти русских военнопленных, выкупленных в Чечне, на РТВ показывали в новостях одним из первых и тоже в прямом эфире. Возле взлетно-посадочной полосы в ожидании самолета из Махачкалы толпились многочисленные корреспонденты и телевизионные группы с телекамерами.
— Интересно, получится у него на этот раз или нет? — спросил Денис, ни к кому не обращаясь.
— Это уже похоже на азарт болельщика, — заметил Олег.
— Я болею за наших ребят, — ответил Денис. — Прилетят они на этот раз живыми или нет. Только бы были живы и целы, и черт с ними, сволочами и демагогами, с их рейтингами и пиарами! Что смотришь? Хочешь сказать: именно на эти мои сантименты Забельский и рассчитывает?
