- Ты о чем? - не понял Игорь. - Когда это я твою судьбу
решал? Что ты выдумал?
- Я выдумал? Нет, Игореха, это ты выдумал. Ты выдумал,
что твои кореша Генка и Жека - болваны непроходимые, что их можно вокруг пальца
обвести. Вокруг пальца ты нас обвел, это я признаю. А вот обмануть нас тебе не
удалось. Это ты от нас быстренько оторвался и в свой Томск умотал, чтобы в армию
не идти. А мыто с Генкой остались, вместе на работу устроились, вместе в
казарму отправились. И воевали тоже вместе. Много мы тогда всякого меж собой
перетерли, каждую мелочь обсудили да обсосали. Все нам покоя не давало, как это
ты математику завалил? Ну как? Ты же из нас троих ее лучше всех знал. Ну ладно,
бывает, несчастный случай, не зря же говорят, что экзамен - это лотерея. А
потом ты уговаривал нас остаться в летном училище. А мы не соглашались, мы же
решили, что будем всегда вместе, втроем. Мы тебя уломали. Так нам показалось. А
ты сделал вид, что согласен, и тут же соскочил, как только мы в Москву
вернулись. Вот мы с Генкой думали-думали и додумались. Понял?
- Нет, - сказал дрогнувшим голосом Игорь. - Ничего я не
понял. Ты опять напился и несешь какую-то бредятину.
- Да, я напился. И буду напиваться. И нет у тебя права
мне указывать, как жить. Ты однажды уже распорядился моей жизнью. Не дал мне
поступить в летное. В армию отправил, на войну, на смерть.
- Женька, да побойся бога! Почему я не дал тебе
поступить в летное? Я же уговаривал вас с Генкой остаться, ты сам прекрасно это
помнишь. Это же вы настаивали на том, чтобы забрать документы.
- Гнида ты, Игореха, - неожиданно спокойно ответил
Замятин. - Думаешь, мы с Генкой не догадались? Ты же специально экзамен
завалил.
- Глупости! Зачем мне было заваливать экзамен, если я
хотел учиться в летном? Я что, похож на психа?
- Нет, для психа ты слишком расчетливый. На психа ты
действительно не похож. А на труса - похож.
- Жека, возьми себя в руки! Ты пьян и не соображаешь,
что несешь. Я твой друг, я тебя люблю, поэтому не обижаюсь на твои пьяные
бредни. Но всему есть предел.
- Нет предела! - внезапно заорал Женька. - Нет предела!
И не будет! Мы не слепые, мы с Генкой все видели. И как тебе страшно было в палатках
на летном поле, и как ты брезговал общим сортиром и общим умывальником, и как
кривился, когда надо было строем идти. Ты с самого первого дня только и думал о
том, как бы соскочить. И придумал. На устных экзаменах ты стремался фигню
пороть, все слышат, да и не так-то это просто в один момент решиться сказать
глупость, когда знаешь, как правильно. У тебя была одна возможность -
письменные экзамены. А тут стало известно, что на письменном по русскому языку
никого не заваливают, на крайняк "тройку" ставят. Оставалась
математика, тихий экзамен, когда можно посидеть, подумать, собраться с силами и
накарябать на листочке всякую хренотень. Ты и накарябал. Скажешь, нет?
- Нет. Ты все это выдумал и сам в это поверил. И
перестань на меня орать.
Женька молча разглядывал его, хищный блеск в глазах
постепенно угасал, напряжение уходило из тонких поджатых губ. Постепенно
выражение ненависти сменилось миной высокомерного презрения. Такую мину Игорю
приходилось видеть на лицах "братков", даже в кабинете следователя
изъясняющихся при помощи "распальцовки".
- Ладно, пусть я это выдумал. Думай так, если тебе так
легче. Но имей в виду: даже если я это выдумал, я в это все равно верю.
Слышишь, Мащенко? Я в это верю. Я твердо верю в то, что из-за твоей трусости мы
с Генкой попали на войну. Генка погиб, я обезножел. И виноват в этом ты. И не
имеет значения, правда это или нет. Значение имеет только то, что я именно так
и думаю. Я в это верю. Ты виноват вот в этом, - он ткнул пальцем в стоящую на
столе фотографию улыбающегося веселого Генки Потоцкого, - и вот в этом, -
Женька хлопнул обеими руками по культям в подвернутых брючинах.
Игорь подавил в себе порыв начать объясняться с Жекой, снова
говорить ему о том, как, вернувшись тогда после экзаменов в Москву, он понял,
что не хочет быть летчиком, а хочет быть юристом. Что вся его последующая жизнь
доказала правильность этого выбора, он любит свою профессию, а профессия любит
его. Что никуда он не соскакивал, и экзамен специально не заваливал, просто так
получилось. Слова были готовы, сложены в убедительные красивые фразы,
отточенные многократными и многолетними мысленными повторениями. Но он ничего
не стал говорить. Все бессмысленно. Во-первых, Женька пьян и все равно ничего
не поймет и не услышит. А во-вторых, он прав, и никакие слова этого не смогут
опровергнуть.
- Давай еще выпьем, - предложил Игорь. - Ты говорил, у
тебя где-то бутылка есть.
- Давай, - охотно подхватил Замятин.
Он ловко подкатился к шкафу, достал непочатую бутылку водки,
открыл, разлил по рюмкам. Горлышко бутылки дробно позвякивало о стеклянный край
рюмки, от выпитого в течение дня Жекины руки все-таки утратили уверенность.
- Давай за дружбу выпьем, - миролюбиво предложил
Женька. - Было нас трое, Генки больше нет, но мыто с тобой остались, Игореха. И
что бы там ни было, что бы я о тебе ни думал, ты - мой друг, а я - твой. И мы
будем друг другу помогать и друг друга поддерживать. Верно?
Игорь молча кивнул, чокнулся с Женькой, выпил. Все сказано
четко и недвусмысленно. Женька видит в нем виновника всех своих бед и считает,
что за это имеет право требовать от Игоря помощи, когда его криминальная
деятельность даст осечку. Не зря он сегодня затеял этот разговор, ох, не зря!
Ведь мог бы и раньше все это сказать, а не говорил, молчал. Потому что раньше
он не очень-то нуждался в Игоре. Человек, который появляется четыре раза в год
на пару часов, может вообще не появляться, никакой разницы. А теперь
следователь Мащенко стал ему нужен. На всякий случай, мало ли что. И для этого
Игоря нужно держать на коротком поводке. Женька уже понемногу его использует,
то из милиции кого-то вытащить, то насчет следователя, ведущего конкретное
уголовное дело, разузнать. А впереди Игоря наверняка ждут и более серьезные
просьбы. Правда, после сегодняшнего объяснения их правильнее было бы называть
требованиями, а не просьбами. И никуда он от Женьки не денется, будет
продолжать навещать его, и просьбы будет выполнять. Нельзя обидеться и
исчезнуть, ибо это означало бы признать Женькину правоту. А Игорь ее признавать
не собирался, потому что не представлял себе, как дальше жить с этой правдой.
Домой он вернулся мрачнее тучи. В прихожую из гостиной
доносились оживленные голоса - родители и жена, как обычно, болтают за вечерним
чаепитием. Видеть никого не хотелось, и разговаривать не хотелось, хотелось одного
- забраться в постель и закрыть глаза. Игорь, стараясь не шуметь, проскользнул
в комнату, которую занимал вместе с Ириной, быстро разделся, но лечь не успел.
Ирка услышала, как он пришел, и не дождавшись появления мужа в гостиной, пришла
сама.
- Устал? - сочувственно спросила она, усаживаясь рядом
с ним на разостланную к ночи постель.
