- То, что ты любишь, - с довольной улыбкой ответила
Бэлла Львовна. - Наташа сделала сациви, а я - фаршированную рыбу. А еще солянка
на первое и жареная картошечка с грибами на второе. Через полчаса мальчики
вернутся из бассейна - и сядем за стол.
- Чудненько, - Ира чмокнула Бэллу Львовну в седую
макушку. - Пойду поздороваюсь с мадам.
- Ира! - предостерегающе произнесла Наташа.
Как чувствует, что Ира собирается не просто поздороваться с
Люсей, а сказать ей пару приятных слов. И чего она так перед сестрой трепещет?
Замечания ей не сделай, слова не скажи. Ну ничего, Наташка не может, а она,
Ира, вполне может. И скажет.
В свою комнату она вошла без стука. Еще чего, стучаться она
будет, входя в свое законное жилище, где она всю жизнь прописана! Пусть эта
зазнайка доморощенная спасибо скажет, что Ира по доброте душевной пустила ее
пожить. Люся сидела за письменным столом, заваленным ворохом бумаг, и что-то
печатала на машинке, Катя валялась на диване, грызла яблоко и смотрела в
потолок.
- Здравствуй, Люся, здравствуй, Катя, - сказала она
деланно ровным голосом, тщательно проговаривая каждую букву, как на занятиях по
технике речи. - Я не жду от вас бури восторгов по поводу моего визита. Можете
оставаться на местах и продолжать свои занятия. Но при этом внимательно
послушайте то, что я вам скажу. Телефон в этой квартире находится в прихожей,
то есть в месте, доступном всем жильцам. Наташа потратила собственные деньги, и
немалые, чтобы купить радиотелефон и создать всем соседям определенные
удобства. Теперь свои личные проблемы можно обсуждать не в присутствии всех, а
в своих комнатах. Но это не означает, что после разговора трубка остается вашей
собственностью. Ее надлежит немедленно вернуть на место. Это первое. В квартире
проживают две пожилые женщины, одна из которых является твоей, Людмила, мамой и
твоей, Екатерина, бабушкой. Если им кто-то звонит, возьмите на себя труд не
орать на весь дом, подзывая их к телефону, а отнести трубочку к ним в комнату.
Это второе. И третье: если ты, Екатерина, еще хоть раз посмеешь разговаривать
по телефону дольше пяти минут, я сама приеду и повешу на стенку в прихожей
старый аппарат. Потом приведу мастера, который сделает разводку, и вторая
розетка вместе с радиотелефоном окажется в комнате у Наташи. Она платила за
этот аппарат, так что это будет справедливо. На время ее отсутствия трубка
будет находиться в комнате у Бэллы Львовны и Галины Васильевны. Но вы,
уважаемые Людмила и Екатерина, к ней доступа иметь не будете никогда и ни при
каких обстоятельствах. Я вам изложила три пункта нормального сосуществования
соседей, и сделала это в максимально вежливой форме. А четвертое я добавлю
лично от себя.
Она сделала два шага вперед и оказалась прямо перед Люсей,
которая слушала ее завороженно, как кролик, загипнотизированный удавом. Ира,
правда, никогда не видела, как это бывает на самом деле и бывает ли вообще, но
читала об этом в жутко смешной повести Фазиля Искандера, она так и называлась
"Удавы и кролики". Или "Кролики и удавы"…
- Если ты, Люсенька, будешь создавать своим
присутствием или поведением своей дочери хотя бы минимальные неудобства Наташе,
ее семье или Бэлле Львовне, я немедленно продам свою комнату. Сюда въедет новый
жилец, и уж можешь мне поверить, я постараюсь, чтобы это был человек
необыкновенных душевных качеств и нравственных достоинств. Надеюсь, ты
понимаешь, что я имею в виду. Я - не Наташка, я тебя любить не обязана, и
считаться с тобой, твоими капризами и твоими выкрутасами я не собираюсь. Пусть
твоя обленившаяся и обнаглевшая вконец дочь научится отрывать от дивана свою
жирную задницу, мыть за собой посуду, ванную и унитаз. А также и за тобой, если
ты слишком тонкая натура для такой грязной работы. И запомни, если хоть еще
один раз Вадим сделает Наташе замечание по поводу грязи и беспорядка, которые
вы оставляете за собой, я немедленно займусь продажей своей площади. Я не шучу.
Ты все поняла? И последнее. Через полчаса мы сядем обедать, вы с Катей будете
мило улыбаться и участвовать в общем разговоре. Свое настроение можете заткнуть
себе в одно общеизвестное место. Имейте в виду, я вам не деликатная и всех
прощающая Наталья Воронова, я - дворовая девчонка Ирка Маликова, нахалка и
бесстрашная авантюристка. Со мной тягаться у вас кишка тонка.
Она демонстративно хлопнула дверью, вышла из комнаты и
вернулась на кухню.
- Где будем накрывать? - весело спросила она. -
Давайте, я помогу. Что нести и куда?
Наташа ничего не спросила, только глянула не столько
вопросительно, сколько затравленно. И в этом взгляде было все: и страх перед
недовольством Вадима, который теперь устраивал чуть ли не скандалы, обнаруживая
грязь, а ее становилось все больше и больше, ведь в квартире две старухи, три
подростка и Люся, считающая ниже своего достоинства заниматься бытом, и за
всеми ними нужно мыть, убирать и подбирать; и страх перед недовольством сестры,
такой несчастной, с несложившейся судьбой, которая рассчитывала найти душевное
тепло и покой в доме своего детства и юности; и страх перед переживаниями
матери, которая все понимает, но в силу возраста, немощности и болезней уже
ничего не может изменить; и страх перед самой собой, боязнь, что в один
прекрасный момент нервы сдадут, выдержка подведет, воля ослабнет, и тогда… Даже
страшно подумать, что тогда случится.
За обедом Люся сидела напряженная, а Катя - надутая. Слава
богу, кажется, у старшей сестрицы ума хватает не выпендриваться и не нарываться
на еще больший скандал. Зато дщерь у нее та еще! Скоро год, как эта парочка
поселилась в квартире, и за это время бедная Наташка натерпелась от их
присутствия выше крыши. Еще бы, девчонка выросла в семье с непризнанным
художественным гением-папочкой (хоть и нехорошо так отзываться о покойном, но
ведь правда же!) и столь же мало признанным литературным гением-мамочкой. Эти
два гения, разумеется, считали ниже своего достоинства опускаться до бытовых
подробностей жизни, для чего и вывезли себе в помощь из Москвы Галину
Васильевну, которая взяла на себя все заботы по дому, освободив от них и дочь с
зятем, и внучку. И вот мы имеем упоительный результат: вышедшая на пенсию Люся
с удесятеренной силой продолжает кропать свои слезливо-сопливые романы, которые
никто не хочет ни печатать, ни читать, а паршивка Катька, не привыкшая даже
чашку за собой помыть, считает себя первой красавицей и умницей Вселенной и
ведет себя соответственно. Что говорить, она действительно очень хорошенькая и
имеет реальную перспективу стать настоящей красавицей, в мать пошла, с такой же
стройной фигуркой и тонкими чертами лица. И учится хорошо, мозгами в этом
смысле бог не обидел. Но ведь ум человеческий не только в том состоит, чтобы
хорошо считать и грамотно писать. Во всех других смыслах ума у нее меньше, чем
у червяка, зато надменности и заносчивости на пятерых хватило бы. В каком-то
смысле Ире даже ее жалко, внушили девочке с детства, что она - необыкновенная и
ждет ее прекрасная и необычная судьба, вот она и поверила, лежит на диване и
ждет, когда же эта прекрасная судьба постучится к ней в дверь, в комнату в
коммуналке. О том, чтобы помочь Наташе по хозяйству, и речь не идет. Не
приучена. Да и не барское это дело - посуду мыть на коммунальной кухне или
драить раковину в общей ванной. Ничего, время придет - жизнь ее обравняет.
