И единственным спасением от этого постоянно ноющего чувства
вины была убежденность в нужности своей работы, в правильности ее выбора, в
том, что следствие - это его призвание. Насмешливый и ехидный взгляд Жеки
Замятина преследовал Игоря днем и ночью, и когда он работал, и когда вел
машину, и когда спал, и когда занимался любовью с Верой или еще с кем-нибудь.
Он не стал поступать в адъюнктуру. Что он скажет Жеке, если вдруг окажется, что
истовый борец с преступностью, самоотверженный следователь Мащенко осел в тихой
заводи академической кафедры? Грош цена тогда будет всем его рассуждениям об
ошибках юности и выборе профессии.
"Я не виноват в том, что случилось, - через некоторое
время говорил себе Игорь. - Я же не виноват в том, что они хотели быть
летчиками, а я этого никогда не хотел. Я хотел быть юристом, я хотел заниматься
расследованием преступлений, выводить на чистую воду и предавать суду негодяев
и подонков, воров и убийц, мошенников и бандитов. Да, я поступил нехорошо,
сознательно провалившись на экзаменах, но это простительно, ведь мне было всего
семнадцать, и у меня тогда не хватило мужества начистоту поговорить со своими
друзьями. Я не хотел поступать в летное училище, я хотел стать юристом,
следователем, но я был слишком молод для того, чтобы набраться храбрости и
заявить об этом друзьям, которых я боялся потерять. Я дорожил их дружбой, но у
меня были собственные устремления и желания, с которыми они не захотели
считаться, они полностью подчинили меня себе и вертели мной, как куклой, а я
любил их, искренне любил. Они были по-юношески жестоки, и если бы я отказался
поступать вместе с ними в летное училище, они посчитали бы меня слабаком.
Отказаться я не мог, но и летать не хотел, я хотел поступать на юридический, и
для этого мне пришлось пойти на обман. Моя вина только в этом. Все остальное
они сделали сами, они сами принимали решение забрать документы и идти служить в
армию вместе со мной, они хотели подчинить мою жизнь своим правилам. Но я
отстоял свое право на самостоятельные решения, я хотел стать юристом - и стал
им. Я люблю свою работу, я считаю ее нужной и полезной, и я буду ею заниматься,
чего бы мне это ни стоило."
Сформулировав такой постулат, Игорь немного успокоился.
Теперь чувство вины стало менее острым, зато с перспективами карьеры наступил
полный тупик. Нужно оставаться на следственной работе. Не хочется, а придется.
Стоит ему согласиться на более приятную и менее хлопотную должность, как снова
вылезет и расправит крылья чувство вины - страшная хищная птица, которая начнет
долбить его мозг своим острым, пропитанным ядом крючковатым клювом.
Он отказался от адъюнктуры, потом еще от нескольких очень
привлекательных со всех точек зрения предложений. У Игоря Мащенко была явная
склонность к научной и аналитической работе, его звали и в штабные
подразделения, где всегда нужны аналитики, и в научные институты, и на
преподавательские должности, но каждый раз он, стиснув зубы, вежливо
отказывался. Он - прирожденный следователь, хорошо, что он вовремя разглядел в
себе эту склонность и правильно выбрал профессию, которую менять не собирается.
А потом приняли Закон о милиции, и все сотрудники,
мало-мальски помнящие право и знающие, что такое договор, или умеющие
заниматься охраной и организацией безопасности, валом повалили в коммерческие
структуры. И снова на Игоря посыпались предложения - на этот раз от бывших
коллег, мол, давай к нам, у тебя такие мозги, ты же собаку съел на
экономических преступлениях, ты прекрасно разбираешься в бухгалтерских
документах и финансовых хитростях, зарплатой не обидят - для начала две тысячи
долларов в месяц, а там и побольше. Две тысячи долларов в месяц по сравнению с
тогдашней зарплатой Игоря, равнявшейся в пересчете на всем понятный эквивалент
сорока долларам, выглядели просто фантастикой, о которой даже мечтать не
приходится. Он до крови закусывал губы, стискивал кулаки и… отказывался. Он
докажет, что не струсил тогда, а поступил так, как велело сердце. Он выбирал
профессию не абы какую, не из страха перед армией, а сознательно. И отступить
от этого Игорь уже не мог.
Он ненавидел всех. Жеку Замятина - за то, что сломал ему
жизнь. И еще за то, что сам Жека сломал ему, Игорю, карьеру. Колбина-Колобашку
- за его дурацкую общительность и информированность. Свою работу - за то, что
не любил ее, но вынужден был ею заниматься. Своих женщин - за то, что они не
умели слишком долго удерживать его интерес и тем самым подвигали его на разрыв,
измены и связанную с этим нервотрепку. Он ненавидел даже своего отца - за то,
что тот настоял и отправил Игоря в Томск поступать на юрфак, потому что в
других вузах договориться о приеме документов сына не смог. Был бы другой
институт - была бы другая профессия и другая работа, может быть, не такая
тягостная, не такая ненавистная.
…В этот вечер накануне Новогодних праздников они с Женькой
снова говорили о войне и пили за упокой души погибших. Женька с интересом
расспрашивал о громких преступлениях, сообщениями о которых пестрели с
некоторого времени все газеты и о которых со смаком рассказывали
тележурналисты, Игорь со знанием дела комментировал эту информацию, и снова
пили за успехи в борьбе с преступностью и за неподкупность капитана милиции
Мащенко, который не польстился на легкие деньги, а зарабатывает свой горький
хлеб на тяжелой, нервной и малооплачиваемой работе.
Домой Игорь вернулся около полуночи, и состояние его нельзя
было назвать трезвым даже при очень большом желании и абсолютной слепоте.
Ирина
Отношение к Новому году у нее было сложным. Вообще-то она
всегда любила этот праздник, любила даже больше, чем свой день рождения, потому
что день рождения касается только тебя, а Новый год - он для всех, и все к нему
готовятся, и все люди в последнюю неделю декабря становятся веселыми, и заботы
у всех радостные - купить подарки, приобрести что-то красивое из одежды,
достать продукты к столу. Но потом, после праздника, наступало грустное время,
когда с елки потихоньку опадают иглы, и ты понимаешь, что надо бы снять яркие
переливающиеся игрушки, упаковать в коробки и спрятать на антресоли, а саму
елку, унылую и засохшую, выбросить на помойку. Сама процедура снятия игрушек и
выбрасывания елки неизменно, с самого детства, вызывала у Иры горькие рыдания.
Сейчас она уже совсем взрослая, даже замужем побывала, а слезы все равно
наворачиваются.
- Иринка, разбери игрушки, ладно? - на ходу попросила
Наташа, надевая дубленку и застегивая сапоги. - А Вадик вечером елку выбросит.
Конечно, все работают, у всех дела, на кого ж еще спихнуть
горестное мероприятие, если не на Иру? У нее сессия, она дома сидит, к
экзаменам готовится. Правда, часа в три мальчики, Саша и Алеша, придут из
школы, можно было бы им поручить разобраться с елкой, но они ведь обязательно
что-нибудь разобьют, а потом еще и порежутся осколками. Не дети, а ходячая
катастрофа. Младший, Алешка - тот поспокойнее, обстоятельный, дотошный, никогда
ничего не разбивает, но ходит за Сашей как привязанный, а тот - ураган какой-то
энергетический, песчаная буря в пустыне, носится по квартире, сшибая все на
своем пути. Если есть хоть что-нибудь на этом пути, что можно сломать или
разбить, он непременно сломает и разобьет, более того, если после такой аварии
остается хотя бы малейший осколочек, можно дать стопроцентную гарантию, что
этот осколочек окажется в Сашиной ноге или в руке. А уж если таких осколков
несколько, то и Алешке достанется, это и к гадалке не ходи.
