И как-то совершенно естественно оба пришли к выводу, что в
противостоянии американской доктрине по разрушению самосознания советских людей
трудно переоценить роль искусства кино. А это означает, что к созданию
кинофильмов ни в коем случае нельзя допускать людей идеологически
невыдержанных, морально неустойчивых, нравственно уродливых, обладающих дурным
вкусом.
А дальше все было совсем просто. Наташа Казанцева не хочет
больше участвовать в разнузданной жизни комсомольского актива. Она хочет
добросовестно учиться, стать хорошим кинодраматургом, вступить в ряды КПСС. И
разумеется, можно избавить ее от выполнения тягостных обязанностей по участию в
коллективных пьянках. Она получит рекомендации в партию, и на парткомиссии ее
не станут мучить вопросами, а на открытом партсобрании никто не будет возражать
против ее приема кандидатом в члены КПСС. Наташа же, в свою очередь, внесет
посильную лепту в то, чтобы очистить ряды студентов сценарного отделения ВГИКа
от тех, кто может нанести непоправимый вред идейному воспитанию народных масс.
Разумеется, она согласилась. Она не видела ничего
предосудительного в том, что предлагал ей Виктор Федорович Мащенко. Наташа
Казанцева искренне верила в коммунистические идеалы. Она родилась спустя всего
десять лет после окончания войны, и на протяжении всего детства видела людей,
прошедших это адское пекло, разговаривала с ними, слушала их рассказы, трогала
нежными детскими пальчиками шрамы, оставленные пулями и осколками гранат. Это и
ее отец, и мама, и их друзья, и друзья Бэллы Львовны, и сама Бэллочка,
воевавшая вместе с мужем и похоронившая его вскоре после войны. И разговоры о
силе духа и потрясающей стойкости советских солдат и всего советского народа
были для нее не пустым словом. А то, что кино - важнейшее из искусств, так это
еще Ленин сказал, всем известно, в каждом кинотеатре ленинские слова на видном
месте помещены. И разрушить нравственную целостность и идейную насыщенность
советской морали легче и проще всего именно через кинематограф, это же
очевидно. Если Наташа Казанцева может сделать хоть что-то полезное, чтобы
предупредить проникновение чуждых элементов в киноискусство, то она просто не
имеет морального права этого не сделать. И райкомовские инструкторы больше не
будут смотреть на нее сальными глазами и предлагать выйти в другую комнату, и
ей не придется больше пить ненавистную водку, мешая ее то с шампанским, то с
вином, и не придется просиживать часами в душных банях, созерцая далеко не
совершенные мужские и женские потные тела, слегка прикрытые полотенцами.
Она не стала доносчицей. Просто один раз в месяц встречалась
с Виктором Федоровичем в ГУМе, они не спеша бродили вдоль прилавков и
вполголоса беседовали о самых разных вещах, как и в тот, самый первый, раз. Он
был интересным собеседником, энциклопедически образованным, умел излагать даже
самые сложные вещи просто и понятно и спорить так, что Наташа не чувствовала
себя глупой, темной и униженной. Легко и без нажима он предоставлял ей
возможность рассказывать о настроениях в среде сокурсников, о том, кто каким
кино интересуется, какие образцы для подражания выбирает для себя в западном
кинематографе, какие идеи собирается вкладывать в свои будущие сценарии. Это
совсем не было похоже на доносы или на беседы агента с резидентом. Просто
встретились случайно в крупнейшем универмаге города профессор и студентка из
одного вуза и разговорились на профессиональные темы. Ни разу после такой
встречи у Наташи не осталось неприятного осадка.
А потом отчислили за неуспеваемость и нарушения дисциплины
Вальку Южакова. Еще и из комсомола исключили. Но Валька действительно
прогуливал занятия и несколько раз являлся в институт в нетрезвом виде.
Собственно, для студентов это не было чем-то из ряда вон выходящим, прогуливали
все, кто - постоянно, кто - частенько, кто изредка. И пьянство было делом
обычным. Просто не все попадались. Вальке не повезло, он попался. Правда, за
месяц до этого Наташа рассказывала Виктору Федоровичу о том, как Южаков
распространялся на тему диссидентской подпольной литературы и строил планы
создания диссидентского кино, но "по-умному", чтобы ни один чиновник
из министерства культуры ничего не мог заподозрить, а все крамольные идеи
читались бы между строк. Умный поймет, а дурак не заметит. У Вальки был
какой-то хитрый канал доступа к "самиздату", запрещенная литература у
него не переводилась, и он периодически знакомил с ней своих
приятелей-студентов. Об этом, Наташа, конечно, не сказала профессору, это, по
ее мнению, уж точно было бы похоже на донос. Но, наверное, Мащенко каким-то
образом сам узнал.
В двадцать лет она вступила в партию, Виктор Федорович
сдержал слово, и никаких препятствий Наташе не чинили, на парткомиссии обошлись
всего двумя вопросами - один по биографии, другой по Уставу КПСС, на партсобрании
все прошло еще проще, ведь Казанцеву хорошо знали в институте как отличницу и
бессменного комсорга своего курса.
После защиты диплома все тот же Виктор Федорович помог ей
устроиться редактором на телевидение, это было огромной удачей. Вообще среди
выпускников сценарного отделения считалось крупным везением попасть после
окончания института либо на телевидение, либо редактором-стажером на крупную
киностудию, например, на Мосфильм. Многие, не имеющие связей и возможностей,
так и оставались свободными художниками с дипломом на руках. А Наташа,
благодаря профессору Мащенко, получила постоянную работу и зарплату, целых 110
рублей. Правда, после вычета налогов оставалось всего 100 рублей 40 копеек, но
это было существенно лучше, чем вообще ничего.
Больше она никогда ничего не слышала о Викторе Федоровиче и
ни разу с ним не встречалась, даже случайно не сталкивалась.
К двадцати пяти годам Наташа начала понемногу прозревать.
Идейная убежденность в правильности коммунистических идеалов стала шататься и
рушиться, она пристально вглядывалась в окружающую жизнь и шаг за шагом
продвигалась к пониманию того, что ее обманывали. Нет никакой "единой
общности людей - советского народа", а есть люди, очень разные и очень
непохожие друг на друга, которых насильственно пытаются сделать равными и
одинаковыми по образу мыслей и образу жизни, по достатку независимо от
трудолюбия и талантливости, по вкусам, пристрастиям и даже внешнему виду.
Нельзя высовываться, нельзя выделяться, нельзя быть не таким, как другие. Все
должны быть похожими друг на друга, жить в одинаковых домах, в одинаковых
квартирах с одинаковой мебелью, одинаково одеваться, любить одни и те же книги
и фильмы (о том, какие именно, регулярно сообщали народу через газеты), а также
членов Правительства и Политбюро ЦК КПСС.
- Бэлла Львовна, я просто не верю, что вы сами этого не
видите, - поделилась она как-то своими сомнениями с соседкой.
- Ну почему же, - усмехнулась та, - я отлично все вижу
и понимаю, я же не слепая.
- Тогда зачем вы с самого детства заставляли меня быть
сначала активной пионеркой, потом активной комсомолкой, советовали как можно
скорее вступить в партию? Зачем, если вы понимали, что все это - ложь и
демагогия?
- Золотая моя, где бы ты сейчас была, если бы мы с
твоими родителями тебя вовремя не вразумили? Твой папа Александр Иванович -
умный человек, он понимал, что если позволить хоть капле сомнения проникнуть в
твою детскую головку, то ты пропадешь в нашей стране. Ты просто не выживешь. Не
сможешь адаптироваться, не сможешь подладиться под существующие правила и
нормально устроить свою жизнь. Если бы ты не верила свято во все эти
пионерские, комсомольские и партийные дела, ты бы не достигла того, чего
достигла. И уж точно не работала бы сегодня на телевидении, можешь мне
поверить. На телевидение идейно непроверенных не допускают.
