Ира говорила, все больше и больше распаляясь. Наташа слушала
ее с изумлением и видела, что с каждым словом будто по кусочкам отваливается
фасад Ирины Савенич, обнажая грубую и бесцеремонную девчонку Ирку Маликову.
- Ирина, я попрошу тебя следить за речью, - жестко
сказала Наташа. - Как бы там ни было, но ты говоришь о своих родителях, о
матери и об отце. Имей уважение к ним.
- О матери и об отце? - взвизгнула Ира. - О какой
матери и о каком отце? О матери, которая пила водку литрами еще до моего
рождения, которая скакала от мужика к мужику за бутылку дешевого портвейна и
допилась до того, что на ровном месте угодила под машину? Об отце, который меня
не признал и смотался в сытую заграницу, оставив меня с тремя алкашами? И это
говоришь мне ты, Натуля? Ты, которая заменила мне и мать, и отца, и сестру? Ты,
которая двадцать лет со мной мучилась? Да нет у меня к ним ни любви, ни
уважения, нет и быть не может. Они меня предали, они меня бросили на произвол
судьбы. Когда я еще совсем маленькой была, мать со мной ни разу не погуляла, я
знаю, мне баба Поля рассказывала. Все на тебя спихнули, Натулечка, и гулять со
мной, и играть, и в детскую кухню за питанием для меня бегать, и пеленки мои
стирать.
- Не надо так говорить, Ириша, - тихо попросила Наташа.
- Не надо говорить "спихнули". Мне это было в радость. Я очень тебя
любила.
- Да как ты не понимаешь?! - в отчаянии воскликнула
Ира. - Это должно было быть в радость матери, а не тебе! Я тебе до конца жизни
буду благодарна за то, что ты все это делала, но я никогда не прощу свою маманю
за то, что она этого НЕ делала! И козел этот американский мне не нужен! Раз он
меня бросил, раз я ему была не нужна, то я и слышать о нем ничего не хочу.
- Ну-ну-ну, успокойся, - пришел на помощь Андрей,
который решил взять ход разговора в свои руки. - Никто тебе Марка Аркадьевича
не навязывает, никто не заставляет тебя с ним общаться. Речь идет вообще не о
нем, а о твоей бабушке Бэлле Львовне. У тебя не может быть к ней никаких
претензий, она вместе с Наташей делала все для того, чтобы ты выросла
здоровенькой и красивенькой. Она тебя не бросила, она от тебя не отказывалась.
Верно?
- Верно, - всхлипнула Ира, которая, выплеснув
негодование в крике, уже успела расплакаться. - Она меня любила. И я ее тоже
любила.
- Ну вот и славно. Значит, ты с чистым сердцем примешь
ту часть бабушкиного наследства, которую она тебе отписала. А любить Марка
Аркадьевича тебя никто не обязывает, можешь не любить, если не хочешь.
- Все равно он козел, - с детским упрямством твердила
Ира. - Это же надо до такого додуматься! Свинтить за бугор и поручить Наташке
заботиться о его матери и вырастить его внебрачную дочь! Да Наташке самой-то
тогда всего семнадцать было, она же только-только школу закончила. Ей надо было
в институт поступать, образование получать, а тут на тебе - целых два человека
на нее свалились, и крутись как хочешь. Ему хорошо, он свой депутатский наказ
оставил - и вперед, к сияющим вершинам, к достатку и удовольствиям. А Наташка,
бедненькая, одна осталась со всеми его проблемами. Бэллу Львовну уговорить не
смог, чтоб с ним ехала, - ладно, Наташа поможет, поддержит, позаботится, она же
добрая девочка, всем помогает. Нет чтобы самому остаться с матерью, раз уж так
вышло, что она уезжать не хочет. Да куда там! Своя рубашка-то - она завсегда
ближе к организму. С соседкой переспал, ребеночка ей заделал, так нет чтоб
жениться, признать ребенка официально, - нет, мы гордые, нам такие ниночки не
ровня, мы себе получше найдем, поблагороднее, пообразованнее, такую найдем, у
которой родственники есть на исторической родине, чтоб уехать побыстрее. А
ребенок - что? Тьфу. Наташка и сама справится, вырастит, воспитает. Она у нас
такая, на все руки мастерица, и за старым ходить, и за малым, и в сутках у нее
не двадцать четыре часа, как у всех, а тридцать шесть, поэтому она все
успевает. Козел, козел! Ненавижу!
Наташа принесла кофе, подала Ире чашку и смотрела, как та
судорожными глотками пьет горячий ароматный напиток. Ира со стуком поставила
чашку на столик, достала сигареты, закурила, глубоко вдыхая дым.
- Ну все? Успокоилась? Выговорилась? - ласково спросила
Наташа, присаживаясь рядом с ней.
По лицу Иры быстрыми ручейками текли слезы, но она уже не
всхлипывала и не задыхалась.
- Просто противно, - проговорила она, - я всегда
думала, что меня два человека предали, мама и отец, которого посадили. А теперь
оказывается, их было трое. И никому из троих я не была нужна. Думаешь, мне не
обидно? Ну скажи, Натулечка, что во мне такого плохого было, что они все меня
бросили? Я бы еще понимала, если бы они от меня отказались, когда мне было
пятнадцать или шестнадцать, тогда да, тогда меня любой нормальный человек на три
буквы послал бы, и я бы его поняла. Только такая святая, как ты, могла все это
терпеть. Но в годик, в два, в три - кому я что плохого сделала? Почему они меня
не любили? Почему мама не брала меня на руки, не ходила со мной гулять, не
играла со мной? Только пила и шлялась, пила и шлялась. Почему отец допустил,
чтобы его посадили? Ведь если бы он меня любил, он бы все время помнил, что у
него маленький ребенок, и надо вести себя правильно, чтобы ребенок не остался
без родителей. Почему он об этом не подумал? Почему не вернулся к нам после
отсидки? Ему на меня наплевать было. А про козла американского я вообще не
говорю. Самовлюбленный эгоист, других слов у меня для него нет.
- Но ты была нужна мне, - мягко возразила Наташа,
обнимая Иру и гладя ее по волосам. - И ты была нужна Бэлле Львовне. Мы обе тебя
любили. Не надо думать о горьком и обидном, думай о хорошем. И выпей быстренько
лекарство, у тебя уже глаза распухли.
Ира тыльной стороной ладони вытерла глаза и полезла в сумку
за таблетками. Остаток вечера прошел спокойно, уже не было истерик, но были
тихие слезы светлой печали по человеку, которого обе любили и рядом с которым
прожили всю свою жизнь.
На девятый день Наташа позвонила Марику и после обычных слов
соболезнования спросила, есть ли у него претензии на наследство.
- Это все твое, - грустно ответил Марик, - это по праву
принадлежит тебе, если, конечно, у мамы не было других пожеланий. Мне ничего не
нужно.
- Бэлла Львовна хотела, чтобы я взяла книги, а все
остальное отошло бы Ирочке. Ты не возражаешь?
- Как я могу возражать? Раз мама так хотела, пусть так
и будет. Спасибо тебе за все, Туся. Звони, не пропадай.
- Ты тоже звони, - дежурно ответила Наташа, в глубине
души понимая, что Марик никогда больше ей не позвонит. Ему не интересны ни она
сама, ни его собственная дочь. И Наташа тоже звонить не станет. Еще одна часть
ее жизни оторвалась и улетела в бездну…
Через две недели после смерти Бэллы Львовны Андрей заявил:
- Я рассчитал домработницу.
- Что случилось? - испугалась Наташа. - Он сделала
что-то не так? что-то с деньгами?
- Нет-нет, что ты, - улыбнулся Ганелин, - Тамара -
честнейшая тетка, ни копейки лишней в карман не положит. Просто она больше не
нужна. Бэллы Львовны нет, а содержать помощницу по хозяйству для двух вполне
самостоятельных женщин и одного молодого мужчины я не считаю правильным.
Людмила на пенсии, свободного времени у нее много, вот пусть и занимается всем,
чем положено, для себя и своей дочери. Сашка у тебя тоже вполне самостоятельный
и зарабатывает на своей фирме неплохо, с какой стати держать для него
домработницу? Финансово помогать ему - это другой вопрос, мы с тобой это и
делаем. А ходить для него в магазин и стирать его носки - это ему будет слишком
шикарно. Ты не согласна?
