— То есть, говоря человеческим языком — обычное убийство, — уточнил Алексей Петрович. — Так?
— Так, — кивнул медик. — Но я вам этого не говорил…
Я сидел некоторое время в полном обалдении. Ну что про это скажешь? Ничего не скажешь, кроме того, что дамы наши оказались правы — Разумовского, простого честного бизнесмена, таки убили. Только вот как-то все очень уж сложно задумано для простого-то убийства… Я не заметил, как начал рассуждать вслух:
— Слушайте, Алексей Петрович, ну может, вы что-то проясните, а то я что-то не очень… Ведь смотрите: убрать этого Разумовского было проще пареной репы где-нибудь в городе или по дороге на аэродром и так далее. А его убивают как-то… что называется, через одно место… Каким-то жутко нескладным способом…
— Ну и что же тут нескладного? — не согласился Кротов. — Один профессиональный удар — и все. Да еще в таком месте, где фактически никаких свидетелей, никаких очевидцев. Все что-то вроде видели, а конкретно — никто и ничего. Да и милиция здесь своя, ручная, не то что в столице. Больше того, менты, по всему, точно участвовали в этом деле сами. Без них эта подмена с несчастным случаем вряд ли была бы возможна, о чем, кстати, свидетельствуют и показания моего афганского знакомца…
— Но вы же сами говорите, что ваш этот… пенсионер, он утверждает, что у людей, как бы пленивших Разумовского, были уголовные клички — Мастерила, Кент… Вряд ли уголовники стали бы в открытую действовать в компании с милиционерами. Или что — у милиционеров теперь стали уголовные клички?
— Не знаю, Денис, ничего не знаю. Клички, конечно, надо проверить. По крайней мере будет ясно, какое из наших предположений верно. А потом, почему надо обязательно отметать возможность их взаимодействия? Помните «Восточный экспресс» Агаты Кристи? Читали? Там двенадцать убийц и каждый обязательно должен приложить к убийству руку. А что, если и у нас так же, что, если на Разумовского имели зуб и те и другие и именно поэтому действовали странновато, но зато сообща? Это, конечно, всего лишь мое предположение, но почему бы не проверить и его как рабочую версию?
— Да, пожалуй, — без большой охоты согласился я. — А вы вот мне еще что скажите, Алексей Петрович… Этот удар — ну то, что вы мне про рауш тут говорили, — это обычный удар? Для десантника? То есть как, по-вашему, любой может его применить?
— Да в том-то и дело, что не любой! — вздохнул Алексей Петрович. — Это один их тех спецударов, которым обучают в наших, чекистских школах. Вот я и ломаю голову: какая может быть связь между моей родной некогда Лубянкой и каким-то там коммерсантом. И вообще, есть она, эта связь, или это все чистое совпадение, еще одна случайность? Сейчас ведь много бывших спецназовцев занимаются чем угодно и кому угодно продают свои умения. Возьми хоть меня. — Кротов рассмеялся.
Это был не легкий смех человека, сделавшего свое дело и оттого гуляющего смело. Смех был напряженный, даже невеселый: едва разгадав одну загадку, мы с ходу натыкались на новую. Как в какой-нибудь страшилке про подземелье ужасов: ищешь выход и радуешься, попадая из одной комнаты в другую. Думаешь, что спасен, а оказываешься в ловушке еще более страшной, чем предыдущая…
7
Сначала Денис хотел забрать принесенные «Аленушкой» записи Разумовского домой, прочитать их там в спокойной обстановке, но не удержался — едва к концу дня в «Глории» стало немного потише, раскрыл одну из «тетрадок», чтобы хотя бы понять, о чем там идет речь, и…не смог оторваться, пока не прочитал все. Это была бомба, да какая!
Он пролистал «тетрадку» назад, нашел наиболее поразившее его место, перечитал еще раз.
«…Я не знал, что делать. Взять барсетку? А если он специально мне ее подсовывает? Хорош я буду, если засыплюсь на такой чепухе! Да нет, вроде не похоже, что специально. Просто нажрался товарищ генерал-майор милиции до зеленых, что называется, соплей, вот и вся разгадка. Не думает же он, в конце-то концов, что я ложку в ухо ношу, что я такой лопух, которого можно поймать вот так, за здорово живешь?! Впрочем, давай-ка посмотрим на ситуацию с самого начала еще раз.
Генерал Гуськов сам пригласил меня на этот вечер по случаю Дня милиции в управление на Житной. Я не напрашивался, не давал ему поводов — просто он решил вдруг сделать мне приятное, выделить среди своих негласных, как он говорит, помощничков. Давно замечаю, что он меня выделяет. Даже кликуху придумал самолично: в шутку зовет меня Павликом Морозовым. Я спросил как-то: почему, мол? Да потому, говорит, что ты ради дела мать родную продашь! Продашь или нет?
У меня и в мыслях не было кого-нибудь ему продавать, но его уверенность в моей подлости следовало поддержать, и я кивнул утвердительно. Я ж понимал, что говорил он это без всякого желания обидеть, напротив, вроде как орден мне выдал. И приглашение это на праздничный вечер — тоже вроде как орден. По-другому, мол, наградить не могу, так пусть хоть так…
Ладно, к делу. Был большой концерт — с Бабкиной, с Газмановым, с какими-то мальчиками на подтанцовках. И вдруг в разгар концерта Гуськов вместе со всеми своими пристебаями поднимается с места, не обращая внимания на очередную скачущую по сцене звезду, движется к выходу из конференц-зала, где все это происходит, и на ходу делает мне знак — давай, дескать, до мэнэ. И уже в коридоре, поймав мой недоуменный взгляд, поясняет под дружное хихиканье шестерок:
— Хватит х…ней заниматься! Концерт потом по телевизору посмотришь, пойдем лучше выпьем — и, обернувшись к своим, представляет: — Это, братцы, Игорь Кириллович Разумовский, умнейший человек! В прошлом жулик, типа фарцовщик, расхититель социалистической собственности, а ныне бизнесмен и мой, пардон, консультант по некоторым… оперативным вопросам. Прошу любить и жаловать!
Все опять угодливо заржали — похоже, восприняли эти слова как очередную шутку шефа. Хотя, надо сказать, все тут, до последней буквы, было чистейшей правдой. Ну разве за исключением того, что я его консультант. Точнее было бы меня назвать его информатором и спонсором. Или стукачом и дойной коровой — это уж кому как нравится. Но о таких мелочах знает сравнительно небольшой круг людей, и пусть так оно и остается. Правда, один полковник из свиты Гуськова (коротко не знаком, а знать знаю, фамилия его Суконцев) царапнул меня шибко пронзительным взглядом — холуи завсегда вокруг конкурентов видят. Ну да это ничего, это мы переживем…
Собственно, далеко от зала мы не ушли — тут же, чуть ли не за сценой конференц-зала, был еще один зал — банкетный, где стояли накрытые столы. Здесь же гужевались уже выступившие артисты. Гусь с ходу направился к Долли Ласариной, давней моей приятельнице, не сводя глаз с ее пышного тела, выползавшего из рискованно декольтированного платья, как паста из тюбика. Нагнулся, ловко чмокнул ее в молочную железу, за что был игриво же потрепан по макушке: «Орел у нас Владимир Андреевич, ух орел! Вся бы наша милиция такая была!» Тут же обретались уже многие чины управления. Кого-то из них я знал, кого-то еще нет. Во всяком случае, того генерала, который, расталкивая всех, кинулся к Гусю, я видел впервые.
