— Похудеешь тут с тобой, — буркнул он и сказал, протягивая ему ксерокопию того самого интерполовского бюллетеня: — На ознакомься, а я пока чего-нибудь закажу…
Через минуту на Толика было страшно смотреть.
— На запей кофейком, — издевательски сказал папаша, придвигая ему принесенный из-за стойки кофе.
— И чего… чего теперь делать-то, б-батя? — спросил Толик, стуча зубами о чашку.
— Чего делать, чего делать! — передразнил генерал. — Задрать штаны да бегать! Говорил я тебе, мудаку!.. Чего делать… Не надо было ввязываться в это говно, вот чего. А ты мне что тогда сказал? Папа, не лезь, а то тебе хуже будет. Говорил? Ну вот, теперь мне лучше стало…
— Я не так вовсе говорил… Ну прости, ладно… дурак был…Ты лучше скажи, чего мне сейчас-то делать?
— А что тут сделаешь? Это ж Интерпол, что им с того, что ты мой сын. Я для них, как и весь наш ГУБОП, — тьфу! Наплевать и растереть…
По мере того как животный страх овладевал Толиком, он все сильнее менялся в лице. Суконцев, не самый храбрый на свете человек, был неприятно поражен этими изменениями. Раньше ему доводилось видеть людей, приговоренных к высшей мере; со многими из них происходила именно такая вот метаморфоза, когда им объявляли о дне казни. «Не обделался бы и вправду», — подумал он и как можно строже прикрикнул на сына, чтобы привести его в чувство:
— А ну прекрати трястись! Смотреть противно. Давай отвечай, да потолковее… Соберись, соберись… Твои чернож… — они у тебя для чего?
— Они? Они — охрана… ну сопровождают грузы… Еще наличку за рубеж возят…
— У вас что — расчет наличными? — поинтересовался отец, но тут же махнул рукой, остановил сам себя — не о том, мол, спрашиваю. — Хорошо, а вот эти твои фуры, ну которые с мебелью, тоже чеченцы сопровождают?
— Ну да! Они, конечно. Хорошая охрана, надежная. На них за все это время ни разу не напали. Как увидят, что чеченцы, сразу пас…
— А не увидят? — усмехнулся генерал.
— Пока такого не было, — буркнул понемногу приходящий в себя Толик.
— А у старого друга твоего, у Разумовского, у него кто охраняет? Ты ж, наверно, должен знать…
Сын немного подумал, видно, изо всех сил стараясь сконцентрироваться на деле, обхватил лицо ладонями, помял его, мучительно сосредотачиваясь — у старшего ощущение было такое, будто сын не до конца понял смысл его вопроса.
— Если как раньше?.. Раньше у него солнцевские охраняли. У него все солнцевское — и фура, и возчики, и охрана… А чего, пап, какая у тебя идея-то? — не выдержал Толик, все еще не зная, может ли он надеяться хоть на что-то в этой жизни, нет ли…
— Ты погоди, погоди, не сбивай ненужными вопросами, все скажу, ничего не утаю, — остановил его генерал, который действительно все уже продумал едва ли не до мелочей. — Значит, — размышлял он вслух, — твои фуры и фуры Разумовского идут примерно из одного места и примерно одним маршрутом, так?
— Ну вообще-то… Только мои выходят на день раньше, это я от итальяшек знаю…
— Уже хорошо. Где твои чеченцы груз прячут? Контрабанду эту? — Хоть они и сидели в шумном кафе, Суконцев-старший не хотел рисковать лишний раз, называть вещи своими именами — контрабанда, и все. Докажи потом что-нибудь… — Где тайник, знаешь? Или просто в кузове везут, среди упаковок с основным грузом?
— Это я уточню, если надо. Не знаю…
— Ладно, оставим это пока. Теперь ты вот что мне обрисуй… Фуры по дороге вскрыть можно? И вот еще что: с ними связь-то хоть есть?
— Связь есть — это точно, спутниковые телефоны сам оплачивал. Вскрыть можно, конечно… Но там же ведь пломбы. Со снятой пломбой фуру ни за что не растаможить… А тогда и назад товар не увезешь. Одни, блин, убытки… Не знаю, может, кто так и делает, у меня до такого пока не доходило…
— Да? — язвительно спросил Суконцев-отец. — А жаль! А то бы знал уже все, что надо, на взрослого человека был бы похож! — Заметив, как болезненно дернулся сын, сказал более-менее добродушно: — Ладно, не куксись. Шучу. — И продолжил совсем другим, деловым, даже безразличным тоном: — Значит, так. Ты узнаешь все насчет своих фур: где они сейчас, можно ли связаться, если можно — пусть под каким-нибудь предлогом встанут, желательно в Косово, ну, к примеру, где-нибудь в районе Косовской Митровицы — поломка или что-нибудь вроде того… Самое крайнее — в Сербии, не доезжая венгерской границы, понял? В Суботице, что ли. Да так, чтобы не в чистом поле, а на какой-нибудь стоянке дальнобойщиков, чтобы в куче, чтобы не очень привлекать к себе внимание…И обязательно узнай у своих черных, где тайник, можешь даже объяснить им, для чего. И молись, Тоша, чтобы тайник был где-нибудь снаружи — в бензобаке, под поликом, только не в кузове. И чтобы твои чеченцы в дурь не поперли, стрелять не начали.
— Чего будет-то, пап? Так толком ничего и не сказал, а ведь обещал! Ну пап…
— Чего канючишь! Не в детсадик ходишь, взрослый мужик уже! Я слышал, даже замочил уже кого-то, проявил героизм, дурак безмозглый! Чего молчишь? Совестно? Или страшно?
— Страшно, пап… Какой по этой статье срок, а?..
— Типун тебе на язык!.. Ладно, не дрейфь. Может, еще и прорвемся, зря, что ли, у тебя отец на таком посту сидит?! Но учти: если прорвемся, как я задумал, — пятьдесят, а то и семьдесят процентов мои, если засыплемся — меня даже не упоминай, я ни при чем, понял? И не вздумай меня спросить, за что семьдесят процентов или почему именно семьдесят. Не спрашивай, если сам не понимаешь. За компенсацию морального ущерба, понял? Я генерал-майор милиции — и помогаю, выходит, наркоторговцам и убийцам. Да-да, убийцам, хотя речь идет по крайней мере об одном убийце, и этот убийца — мой сын… Мудила…
«Ни хрена себе аппетит! — думал Суконцев-младший. — Ладно, папаня, ругайся. Ты помоги только вот сейчас выпутаться, а там мы с тобой разберемся, кто подонок, а кто еще кто, папочка… гребаный…» А вслух спросил:
— Ну а сам-то ты чего сделаешь, пап? Пятьдесят процентов — бабки очень большие. Столько мои компаньоны, чернож… как ты говоришь, могут и не дать и скорее всего не дадут…
— Ишь ты, оживел, говнюк! — удивился отец. — Что, спрашиваешь, я для твоего спасения сделаю? А все то же: что ты узнаешь про свои фуры, я узнаю про фуры твоего учителя… Игоря Кирилловича… Ну не все, а кое-что конкретно: где они находятся и можно ли их будет тормознуть, пока они до той же венгерской границы не добрались. На сербской стороне, особенно в Косово, еще можно что-то сделать. А вот дальше — дальше вряд ли…
Идея его была и в самом деле хороша, может, еще и потому он до конца ею с Толиком не поделился: силами солнцевских, на которых у него недавно появился выход, перекинуть опасную контрабанду с Толиковой машины на машину Гранта. Он был уверен: даже если фуры будут досматривать в промежуточных пунктах — интерполовцам ведь надо проследить весь график, от начала до конца, от поставщика до получателя, — они у сына ничего не найдут. Таким образом, заодно он спасает и свою репутацию, и свое горе луковое — бестолкового сынка, от которого, увы, кроме неприятностей, ждать уже ничего не приходится. Ах, Тоша, Тоша, подумал он, в который раз почему-то назвав его тем именем, которым звал в детстве… А что при переброске груза может и не обойтись без стрельбы — ну что ж делать, таковы издержки предприятия. А иначе никак… Эх, жалко от таких бабок отказываться, а то навести бы ту же таможню и Интерпол на Гранта — и все, полный амбец этому павлину. Кирдык котенку, чтобы не гадил где ни попадя.
