— Все, хорош. Остановитесь. Помереть может.
— Так и пусть!
— Хватит, говорю!
— Ну ладно…
Последний голос прозвучал с явной неохотой. Грингольца перестали бить, перевернули на спину, выдернули дипломат из рук. Гриша уловил металлический звук открывающегося замка, кто-то удивленно присвистнул. Затем раздалась длинная тирада на непонятном Грингольцу испанском. И еще короткая фраза по-английски прозвучала над разбитой Гришиной головой:
— Вот теперь уходим и быстро.
А еще он увидел приближающийся к своему лицу ботинок с кованым мысом и отключился.
Через какое-то время Гриша пришел в себя. Над ним склонились какие-то люди. Толстая негритянка протяжно кричала тоненьким голосом.
— Перестань орать, дура, — зло прошипел Грингольц по-русски.
— Он пришел в себя, — сказал какой-то человек в очках, — кто-нибудь вызвал полицию?
— Не надо, не надо полиции, — Гриша пытался подняться с асфальта.
— Не двигайтесь, дождитесь врача, — приставала прыщавая назойливая девица.
— Помогите подняться, — бормотал Грингольц. — Мне нужно идти. Остановите такси.
Толпа окружила Гришу и напряженно молчала.
— Черт возьми! — рассвирепел Грингольц. — Неужели так сложно найти машину? Я же не денег у вас прошу!
Гриша был в отчаянии. Он не сомневался, что ктонибудь из этих тупоголовых янки непременно сейчас вызовет полицию и тогда неприятностей не оберешься.
Наконец один из сердобольных сочувствующих внял Гришиным просьбам, с трудом оторвал того от асфальта и поставил на ноги. Все закружилось у Грингольца перед глазами, и он бы упал снова, если бы Гришу не подхватили сильные руки и не повели к дороге. Затем его осторожно усадили в такси. Шофер все суетился и просил постелить газету на сиденье, чтобы Грингольц не испачкал чехлы своей кровью. Наконец машина тронулась, Гриша с трудом назвал адрес и снова потерял сознание. Таксист растолкал Грингольца уже на месте, тот достал из кармана несколько смятых купюр, бросил их на переднее сиденье, открыл дверь и вывалился на асфальт. Тут же из дверей магазина вышли двое безмолвных крепких парней, ни слова не говоря подняли Гришу на руки и внесли в здание. Там, в подсобке, его усадили в кресло, принесли мокрое полотенце, дали выпить стакан виски. У него перед глазами все поплыло, но почему-то полегчало. Все вокруг молчали. Грингольц, морщась, протер разбитое, искалеченное лицо, отбросил полотенце в сторону и произнес первые слова:
— Дайте зеркало.
— Не советую, Гришаня, испугаешься, — ответил один из парней.
— Я бы на твоем месте месяца два в зеркало точно не заглядывал, — добавил второй.
— Неужели все так плохо?
— Наверное, даже хуже, чем ты думаешь.
— Чудно. Давай тащи зеркало.
— Как хочешь, — первый направился к двери.
— Где Барс? — прохрипел Грингольц вдогонку.
— Здесь. Сейчас подойдет. Что случилось, расскажешь наконец? Или ты считаешь, что главный вопрос на повестке дня — твоя восхитительная морда лица? — ответили ему.
— Проклятые пуэрториканцы… — Грингольцу все еще было трудно говорить, и он махнул рукой.
Жест означал, что Гриша сейчас все расскажет в присутствии Барса, чтобы не повторяться.
В помещение вошел черноволосый плотный человек с орлиным носом, он чему-то улыбался и напевал под нос.
— Привет, Грингольц. Ты откуда такой красивый? — протянул он на мотив одной известной песни с легким кавказским акцентом.
— Из Бронкса.
— Чудесно. Ну, рассказывай, да? — продолжал петь человек.
— Я был там, должен был передать деньги Максу, заплатить за работу. Потом появились эти. Я знаю их. Им нужен был повод, видите ли, не понравилось, что я на их территории, — Гриша широко открыл рот и вдохнул воздуха, затем продолжил: — Избили, сволочи, думал копыта отбросил, забрали деньги…
Барс молчал, внимательно рассматривая Гришу.
— Теперь будут проблемы с Максом, — неуверенно добавил Грингольц.
— Пра-аблем нэ будет, — Барс глубоко затянулся сигаретой. — Все нам на руку. Расслабься, Григорий, да-арогой. Езжай домой, да? Ребята тебя отвезут, поправляй здоровье, да?
Затем бросил одному из охранников:
— Собирай народ. Чтоб к восьми все были. Поедем в гости без предупреждения, да?
— А мне что делать? — вяло поинтересовался Грингольц.
— Ты уже все сделал, брат. Я же сказал, езжай домой и успокойся. Все под контролем. Макс получит свои деньги, да?
Гришу подхватили под руки и вывели из комнаты.
4
В Южном Бронксе все затихло подозрительно рано. Перестали ездить машины, гулять люди и петь птицы. Мамашки с едва уловимой и необъяснимой тревогой в глазах вылавливали своих чумазых детей и тащили домой. К половине восьмого район вымер. Даже вечные уличные бродяги затаились в своих берлогах и не показывались на глаза.
Ровно в девять тридцать, тихо шурша колесами по асфальту, по главной улице вереницей проехали шесть черных машин. Одна за другой они остановились возле того самого бара, перед которым всего несколько часов назад жестоко избили Гришу Грингольца. Из головного автомобиля вышли четверо. Чеканными шагами они подошли к светящимся окнам и синхронно, как по команде, прикладами ружей ударили каждый свое стекло. Раздался звон, послышались крики и ругань. На улицу выбежали какие-то люди и тут же рухнули на асфальт от залпа оружейных выстрелов. Двери машин открылись, из них нескончаемым потоком выбегали люди и устремлялись в оконные проемы. Звучали непрекращающиеся выстрелы, пронзительные крики, в баре пытались отстреливаться. Но буквально в считанные секунды все было закончено. Установилась тишина. Люди Барса с брезгливостью на лицах перешагивали через мертвые тела, двое пытались вскрыть сейф.
— Эй, вы там, — раздалось снаружи, — тревога! Быстро все сюда. Тут толпа этих тварей, и они все прибывают. Лезут изо всех щелей, как тараканы…
Голос прервался выстрелом. Отовсюду неслась испанская брань. Прогремел взрыв, разноцветным пламенем заполыхал огромный черный «лендкрузер», из него выпрыгивали горящие фигуры и со звериным воем катались по земле.
— Граната? Что происходит? — кричал Толстый — поверенный Барса.
— Нет. Попали в бензобак, — отвечали ему сквозь невыносимый шум чьи-то голоса.
— Мочи всех, ребята! — Толстый метался, прячась за джипом, терзая мобильный телефон.
— Барс, братан, нужны еще люди! — орал он срывающимся голосом в трубку. — Только скорее, кореш, скорее! А то перемочат как каштанок!
— Ждите, да? — ответили в трубке.
Это было последнее, что услышал Толстый в своей жизни.
