Ее губы вытянулись в ниточку, лицо стало злым и острым.
— Значит, все меня знают только потому, что я девушка Парфенова?
Мишин сидел как истукан и испуганными глазами смотрел на Люду. А она — на него в ожидании ответа. Коля вдруг понял, что ее лицо не злое, а скорее обиженное. И еще он окончательно понял, что оно самое удивительное на свете. И сказал:
— Нет. Тебя все знают, потому что ты самая красивая девушка.
Она еще несколько секунд все так же смотрела на него, потом усмехнулась, выкинула сигарету и тут же достала вторую.
— Ты похож на галчонка, — сказала она.
— Почему?
— Такой же худой и удивленный. И еще с открытым ртом.
Коля понял, что все время действительно сидел с открытым ртом.
— А ты чего тут сидишь? — спросила она.
— Ключи забыл.
— Да я тебя вообще часто на этой лавке вижу. Ты что, все время ключи забываешь?
Коля молчал. В его душе боролись такие своеобразные вихри чувств, что он уже готов был ей все выложить: что влюблен в нее безумно, что Сева Парфенов — гад, каких поискать, что он не стоит и ее мизинца, что у него, помимо нее, еще куча девчонок (хотя об этом она, наверно, знала, ведь глупо же, если знает весь район, а она нет). И вот, пока он собирался с силами, к подъезду подкатила «двадцать четвертая» «Волга» и из нее вылез Сева Парфенов.
Он ни слова не сказал Мишину, а встал напротив Люды и произнес:
— Ну ты чего психуешь? Характер решила показать?
— Пошел ты. — Она отвернулась.
— Ах, я пошел, да? Значит, теперь вот этот… кролик, — он кивнул головой на Мишина.
Люда молчала. Мишин тоже, он не знал, что сделать. С одной стороны, связываться с Парфеновым себе дороже. Но Сева оскорбил его, оскорбил Люду. «Ладно, — решил Коля, — если еще хоть раз он ее оскорбит, я ему врежу!» Коля не раз представлял себе эту сцену. И все, конечно, из-за Люды. Потом, правда, его мечты приобретали некоторые черты реальности: Парфенов бил его, Мишина, а Люда закрывала его своими руками и кричала, чтобы «подонок оставил мальчика в покое».
— Солнышко, садись в машину, а? — присел рядом с ней Сева.
Она молчала.
— Или останешься с этим химиком? — Сева схватил Мишина за подбородок. — Что, мою девочку захотел, да? — усмехнулся он.
Мишин грубо убрал его руку, хотел что-то сказать, но в голову не пришло ничего подходящего к случаю; сердце его дико колотилось.
— О! Какой он у тебя нервный! Слушай, ну что ты ломаешься! Ну я приехал за тобой, ты своего добилась, ну чего тебе еще нужно?!
Люда встала, отпихнула его руку и быстрым шагом пошла домой.
— Вот сука! — выругался Парфенов.
Мишин был переполнен ненавистью. Он ждал, что сейчас начнутся разборки, и уже решил, что ни за что не сдастся, прорабатывал в уме многочисленные дворовые оскорбления. Но Сева достал сигареты и спокойно спросил:
— Курить будешь?
— Нет! — дерзко выкрикнул Мишин.
Парфенов удивленно посмотрел на него, пожал плечами и сказал:
— Нет так нет. — Он сел в машину, крикнул оттуда: — Будь здоров, отличник! — И нажал на газ.
На следующий день Коля рассказывал своим друзьям о том, как он запросто сидел с Людой на лавочке и трепался за жизнь. Люда теперь с ним здоровалась. Правда, через несколько дней она помирилась с Парфеновым, и мучения Мишина возобновились с новой силой. А Парфенов не упускал возможности подколоть его и звал не иначе как «герой-любовник». Правда, теперь Колины страдания носили несколько иной характер, они, так сказать, были сладкими. Потому что в его душе зачем-то росла глупая, не оправданная ничем надежда.
— И что же мне делать? — спросил Мишин друзей, возвращаясь к разговору о том, что девчонки любят хулиганов.
— Ну не знаю, — протянул Доморацкий. — Совершить какой-нибудь поступок.
— Какой?
— Это в зависимости от того, какая девчонка тебе нравится.
Мишин сглотнул слюну.
— Ну, какая? — Доморацкий и Груздь все превратились в слух.
— Да ну вас, — отмахнулся Мишин и чуть не упал со скамейки.
— Мы же твои друзья! Мы тебе вон все рассказали.
— Людка, — немного помолчав, сказал Мишин.
— Чего Людка? Какая Людка?
— Севина Людка мне нравится.
— Сдурел, что ли! — выкрикнул Груздь.
— Сдурел! — шмыгнул носом Коля.
— И думать забудь!
— Эта девочка любит только отморозков, судя по ее выбору, — вполне резонно заметил пьяный Доморацкий.
Все помолчали. Коля встал и неровной походкой направился к школе.
— Ты чего? Ты куда? — завопили Груздь с Доморацким.
— На контрольную.
— Совсем свихнулся?! Ну какая, на фиг, контрольная! Под душ и в койку!
— Отвалите от меня, — отпихивался от них Мишин.
— Ну ты, блин, прирожденный ботан! Учиться, учиться и еще раз учиться! Как завещал великий Ленин? Даже в пьяном виде!
— Иди ты! — брыкался Мишин.
Он уперся так, что не было никакой возможности его остановить.
— Ты сейчас куда? — спросил Груздь у Доморацкого.
— Куда-куда? Домой, конечно. Я-то точно не сумасшедший, чтобы сейчас к химичке переть.
— Ладно. А я провожу этого идиота до парты.
Всю дорогу до школы Груздь уговаривал Мишина не ходить в школу, но все было безрезультатно.
Они пришли в класс, сели за последнюю парту.
— Только не рыпайся! Молчи, я тебя умоляю! — уговаривал Груздь чертыхающегося Мишина, когда химичка раздавала контрольные задания.
Груздь мало что понимал в химии, ему на нее было глубоко наплевать. Однако иметь в четверти тройку ему тоже не хотелось.
— Коль, посмотри, как это задание делать? — толкнул он плечом Мишина.
Толкнул его легонько, но Мишина уже так развезло, что он вывалился из-за парты в проход, напротив которого стоял химичкин стол.
— В чем дело? — Она встала из-за стола и подошла.
Груздь обхватил голову руками и зажмурился.
— Николай! В чем дело? — строго спросила химичка.
Мишин кое-как поднялся и, покачиваясь, смотрел затуманенным взглядом на учительницу.
— Ничече, Маргрита Алессанна, — еле выговорил он.
Коля Мишин, конечно, был ее любимчиком, но никакая ее любовь не могла терпеть пьяного ученика на своих занятиях.
— Идем со мной, — выдавила она сквозь зубы.
