— Ну конечно, — скептически протянула Лада. — Из любопытства! Просто мужчинами правят животные и первобытные инстинкты.
— Сказала! — возмутился Денис. — То есть все мужики — грязные животные?
— В общей массе.
— Господи! Что эта долбаная Америка с людьми делает! — сокрушенно произнес Макс.
— Ладно, для вас я сделаю исключение. Если, конечно, ты перестанешь изучать эту дрянь и займешься делом.
— Нет проблем, — ответил Макс. — Чем могу быть полезен?
— Да вот, дискетку бы прочитать. — Денис протянул конверт с дискетой.
— Айн момент, подождите, сейчас все будет.
— Пойдем пока кофе выпьем, — предложил Денис.
Молодые люди устроились в кабинете Дениса. Грязнов несколько рассеянно целовал Ладу в шею, а она сосредоточенно что-то обдумывала и так же рассеянно отмахивалась от него. Денис уже собирался было обидеться, как в кабинет просунулся хмурый Макс.
— Ну и зачем ты мне эту пустышку всучил?
— Что значит зачем?! Нам нужна информация с этой дискеты. У тебя получилось?
— Фигня полная.
— Ну так что же?
— А то, что на дискете нет ничего.
— Совсем ничего?!
Макс пожал плечами и вышел.
Денис с Ладой растерянно переглянулись.
— Получается, что Грингольц с самого начала блефовал?
— Выходит, так, — согласилась Лада. — Но… зачем это ему было нужно?
— Черт, черт, черт! Дай подумать… — Денис зашагал по кабинету. — Может быть, в противном случае Майя не стала бы ему помогать, а сам бы он не выпутался из этой истории? Вот он и сочинил эту сказку с дискетой и тайной банковской информацией. Годится такой вариант?
— Вот плут! — воскликнула Лада. — Надавать бы ему по шее.
— Успеем, а сейчас надо дядюшке позвонить, отчитаться. Вот он повеселится: племянник провел два часа своей молодой жизни в общественном туалете, чтобы раздобыть пустую дискету.
Денис придвинул к себе телефон.
К сожалению, все оказалось именно так, как предположил Денис, — Грингольц сочинил абсолютно все, только чтобы удрать из Америки. А к сожалению — потому что это не продвигало их в расследовании ни на йоту.
14
Эммануил Степанович Сазонов был уникальным специалистом по созданию даже не фотороботов, отнюдь, — натуральных портретов со слов свидетелей и очевидцев. Сазонов занимался этим почтенным занятием всю сознательную жизнь, то есть больше сорока лет, и у него имелся в наличии уникальный криминалистический талант. Во-первых, он был просто блестящим рисовальщиком, а во-вторых, обладал беспрецедентным чутьем, которое не могли заменить никакие супер-пупер-компьютерные программы. Вячеслав Иванович не однажды в этом убеждался и надеялся, что не будет разочарован и в этот раз. Правда, прошло уже больше трех недель с тех пор, как Грингольц стал невольным свидетелем убийства своего шефа — Валентина Бакатина. Но в том-то и заключалась уникальная грань дарования Сазонова — он словно «раскачивал» свидетеля, своими мягкими вопросами и предположениями оживляя и реставрируя картину прошлого.
Сначала Грингольц и слышать не хотел ни о каком фотороботе, но Вячеславу Ивановичу пришлось напомнить ему, что он (Грингольц) пересек государственную границу России с поддельными документами, а перед тем выехал из пределов другого государства с теми же поддельными документами. Грингольц вздохнул раз пятьдесят и согласился. Все, что он смог вспомнить самостоятельно, это то, что убийца был «пижон и хлыщ» и что улыбка у него была «омерзительнейшая». И еще: перед тем как сбросить Бакатина на рельсы, он как бы по-дружески слегка приобнимал его.
Начали с роста. Про это Грингольц не помнил ничего.
— А как далеко вы находились от Бакатина? — неназойливо поинтересовался Сазонов.
— Трудно сказать, я ведь только спустился на станцию и… и шел в его направлении потихоньку.
— И все же?
— Ну… не ближе десяти — пятнадцати метров.
— У вас хорошее зрение, молодой человек?
— Очков пока не ношу, — буркнул Гриша.
— Замечательно. Итак, он, этот убийца, был выше или ниже Бакатина?
— Хм… Бакатин стоял ко мне спиной, а этого типа я сразу успел увидеть, значит, выше. Да, точно выше.
— Ну вот видите, как славно, — обрадовался Сазонов, — а мы знаем, что рост покойного составлял сто восемьдесят три сантиметра. Значит, другой человек был уже откровенно высокого роста. Правильно?
— Вам виднее.
— Вот именно, мой юный друг! Итак, пойдем дальше. Был ли он лыс?
— Хм… Нет, не был.
— Лысоват?
— Я же сказал уже.
— Это не одно и то же, — с удовлетворением сообщил Сазонов и провел ладонью по своему наголо бритому черепу. — У человека, то бишь мужчины, могут быть залысины, может быть проплешина на затылке. Была проплешина? Были залысины?
Грингольц задумался и через некоторое время отрицательно покачал головой.
Сазонов покивал и показал Грише, что он успел нарисовать. Все время их разговора он делал наброски. И сейчас Гриша с некоторой долей изумления рассматривал рисунки, на которых в разных ракурсах изображалась станция метро, он, Грингольц собственной персоной, из-за колонны поглядывающий на двух мужчин, дальний из которых был чуть выше ближнего.
— Так? — мягко спросил Сазонов.
— Только люстр там таких нет, это ж не московское метро все-таки…
Сазонов снова быстро закивал и ликвидировал люстры.
А Гриша с удивлением почувствовал, как эта картинка начинает словно оживать у него в голове…
Сазонов тем временем придвинул ему новый лист — это был уже фрагмент предыдущего рисунка — двое мужчин крупным планом. Сначала Бакатин спиной, затем — в профиль (Грязнов-старший снабдил Сазонова фотографиями покойника, и портретист-криминалист уже успел хорошо изучить это лицо). И глядя на хорошо знакомый ему абрис Бакатина, Грингольц неожиданно для себя самого сказал:
— Только уши вот побольше были…
— Разве? — засомневался Сазонов.
— Да я про второго говорю! Я вспомнил, уши такие длинные и как бы острые слегка, как у актера Басова, знаете?
Сазонов энергично закивал и сделал уши необходимой формы. Лицо по-прежнему оставалось белой маской и Сазонов, по опыту зная, что это не будет теперь выходить у Грингольца из головы, рисовал все новые мизансцены… Вот незнакомец приобнимает Бакатина… Вот он толкает его вниз…
По просьбе Лады портрет убийцы отослали в Нью-Йорк, но пока что это ничего не дало. Ни в досье Департамента полиции, ни даже в центральном компьютере ФБР человек с такой внешностью не фигурировал. А между тем Грингольц божился, что портрет, выполненный Сазоновым, настолько близок к оригиналу, что он теперь плохо спит (это, между прочим, было наглое вранье: Грязнов-старший договорился о смягченном режиме для Грингольца в камере-одиночке в Лефортово, куда его перевели и откуда Вячеслав Иванович регулярно имел теперь подробный отчет о Грингольце).
