– Это вы так думаете, – возразил Дронго. – Или хотите так
думать…
– Не знаю, – признался Нодар. – Сам не знаю, чего я хочу. И,
по-моему, у нас многие не знают, чего они хотят. Иначе мы не шарахались бы из
стороны в сторону. Во всяком случае, убийство Гургенидзе выгодно именно
российской стороне.
– Давайте начнем с генерала, – предложил Дронго.
Нодар тяжело вздохнул, затем тихо сказал:
– Теряем лучших. Гургенидзе был одним из самых лучших наших
генералов. Все думали, что он станет министром внутренних дел республики.
– Он давно работал в милиции? Или у вас уже успели
переименовать милиционеров в полицейских.
– Успели. Он работал в милиции-полиции всю свою жизнь.
Больше двадцати пяти лет. Закончил юридический факультет нашего университета.
Начинал обычным следователем, потом был старшим следователем. В двадцать девять
лет стал заместителем начальника райотдела. Затем поехал в Москву на учебу,
вернулся уже начальником отдела министерства. В девяностом году ушел из органов
МВД, после того как у нас выбрали Звиада Гамсахурдиа. В девяносто третьем
вернулся. Снова на свое место. Гургенидзе хорошо знал английский язык,
самостоятельно выучил турецкий. Он вырос в Тбилиси, в районе Шайтанбазара, а
там жило много татар… Извините, но мы обычно так называли всех азербайджанцев,
лезгин, аварцев, чеченцев, татар. В девяносто восьмом его назначили
заместителем министра внутренних дел. Вот, собственно, и все. Он был настоящий
профессионал, очень грамотный, толковый специалист.
– А чем генерал занимался те три года, пока не работал? – поинтересовался
Дронго. – Я имею в виду с девяностого по девяносто третий год. У него был свой
бизнес? Или перешел на другую работу?
– Нет, он ушел на преподавательскую работу. В Москве после
учебы в Академии МВД он стал кандидатом юридических наук. И вернулся к нам уже
подполковником.
– У него должны были остаться в Москве связи и знакомые…
Нодар чуть удивленно посмотрел на Дронго. Затем согласно
кивнул:
– Конечно. У нас у всех остались друзья в Москве. И в других
городах тоже.
– Сколько ему было лет?
– Только сорок девять. Все считали, что у него большое
будущее.
– Вы говорили, что американцы обещали вам помочь.
– Должны прилететь сотрудники ФБР. Хотя я не думаю, что они
поймут, почему Гургенидзе ушел из МВД после прихода к власти Гамсахурдиа. Нам
будет трудно им объяснить некоторые очевидные для нас вещи. В Америке
профессионалы не уходят из полиции после смены очередного президента. Хотя,
может быть, сотрудники ФБР и сумеют нам чем-то помочь.
– Солидная компания, – пробормотал Дронго, – специалисты
ФБР, ваша прокуратура, независимый эксперт. Надеюсь, вы не пригласили офицеров
из ФСБ?
– Нет, не пригласили, – не захотел понять его юмора Нодар. –
Нам нужно провести независимое расследование, чтобы найти убийцу. И если
окажется, что в убийстве Гургенидзе виноваты наши северные соседи, мы не станем
скрывать этот факт ради сохранения наших дружеских связей, – очень серьезно
добавил он.
– А разве они остались? – вздохнул Дронго. – Мне кажется,
обе стороны сделали все, чтобы отношения между ними перестали быть дружескими.
– Вопрос не ко мне, – заметил его собеседник, – я не министр
иностранных дел и не отвечаю за нашу внешнюю политику.
– Мы все отвечаем за политику наших чиновников, – не
согласился с ним Дронго, – и за внутреннюю и за внешнюю. Политики в большинстве
своем популисты и всегда стараются идти на поводу у большинства населения.
Очень немногие из них позволяют себе идти «против волны».
– Возможно, – кивнул Нодар, – но именно поэтому нам важно
знать, кто убил генерала Гургенидзе. Если хотите, нам важно точно установить
причастность любой из сторон к его смерти. Возможно, в его убийстве были
заинтересованы и внутренние силы в нашей стране, которые пытаются
дестабилизировать обстановку.
– Вы сказали, что он ушел с работы после прихода к власти
звиадистов, – напомнил Дронго. – У него, что, были плохие отношения с вашими
радикалами?
– Не сказал бы, – чуть подумав, ответил Нодар. – Скорее он
хотел вообще избежать политики. А при Гамсахурдиа даже дворники в нее
втягивались. Был случай, когда один из них отказался убирать улицу перед домом
бывших партийных функционеров. А один наш депутат даже потребовал перенести
время на два часа вперед, чтобы оно не совпадало ни с бывшим советским, ни с
настоящим московским. Любые возражения, что время зависит от солнца, не
помогали. Одним словом, идиотизма хватало. – Он тяжело вздохнул, потом
улыбнулся. – Я тоже едва не ушел в те годы из органов госбезопасности. Тогда
казалось, что все кончено. После апрельских событий в Тбилиси многие перестали
верить Москве и центральной власти. Тогда-то Гургенидзе и решил уйти в науку.
Нет, у него не было никаких прямых столкновений со звиадистами, хотя он их, конечно,
не любил.
Подошедшая стюардесса спросила, что будут пить Дронго и его
сосед.
– Красное вино, – попросил Дронго.
– Мне тоже, – согласился с его выбором Нодар.
– Скажите, – продолжил Дронго, когда стюардесса отошла, –
где был Гургенидзе во время восстания против Гамсахурдиа? И где были в это
время вы сами? Я не спрашиваю, на чьей стороне, мне интересно, насколько
активно вы принимали участие в событиях конца девяносто первого года.
– Большинство наших сотрудников тогда было против Звиада
Гамсахурдиа, – откровенно поделился Нодар. – К этому времени он потерял
популярность и не пользовался прежней поддержкой. Вы же знаете, как один раз он
уже предал своих товарищей под давлением КГБ. В августе девяносто первого он
оказался среди тех руководителей республик, которые не выступили против ГКЧП.
Более того, Гамсахурдиа фактически поддержал их и скомпрометировал себя таким
поведением. После этого он уже не мог оставаться на своем посту. Мы все об этом
знали.
– Вы не ответили на мой вопрос, – напомнил Дронго.
– Я был в числе тех, кто активно выступал против
Гамсахурдиа, – сообщил Нодар. – Мы поддерживали Китовани, почти все сотрудники
нашего отдела.
– А Гургенидзе?
– Насколько мне известно, в это время он работал в
университете и избегал однозначного выступления на чьей-либо стороне.
– Вы сражались в Абхазии?
– С чего вы взяли? – снова нахмурился Нодар. Ему явно не
нравились вопросы Дронго.
– Не знаю. Скорее это подсознательный вывод. Вы сказали о
Китовани, а я помню, что его отряд сражался в Абхазии. Кроме того, вы несколько
странно прижимаете левую руку. Были ранены?
– Да, – мрачно кивнул Нодар, – у меня было ранение в руку.
Вам интересно, почему я так отношусь к России? Или вы спросили из-за Китовани?
