— Всегда не любил попадать в такие истории, — проворчал
Тургут Шекер. По-английски он говорил с сильным немецким акцентом. Сказывались
годы, проведенные в Германии.
— Если бы я знал, что все так закончится, — продолжал Шекер,
— я бы не стал помогать этому полумужчине, — он презрительно кивнул на
уткнувшегося в подушку Антонио.
— Как вам не стыдно, — нахмурилась Эрендира Вигон. У этой
наглой и невоспитанной женщины, закаленной в журналистских разборках, оказалось
врожденное чувство справедливости. Как истинная испанка, соотечественница
великого Идальго, она нападала только на людей, гораздо сильнее себя. И никогда
не позволяла ни себе, ни другим обижать слабого. Поэтому ее возмутил
оскорбительный намек в словах турецко-немецкого ювелира. — Легче всего
издеваться над недостатками людей, — с вызовом сказала она. — Если он задушил
сеньору Ремедиос, суд признает его виновным. Но никто не имеет права издеваться
над ним за его сексуальные пристрастия. Мы живем в свободной стране, сеньор
Шекер, где никому не позволено осуждать человека за его взгляды.
— Хватит, — отмахнулся Тургут Шекер, — я читал ваши статьи и
знаю, о какой свободе вы говорите. Скоро в Европе не останется нормальных
мужчин. Все будут такими, как этот Антонио.
— Между прочим, он друг Пабло Карраско, — вмешалась в
разговор Ирина Петкова, — а вы приняли его приглашение. Хотя наверняка знали о
сексуальной ориентации самого Пабло. Значит, когда вам выгодно, вы об этом не
помните. Какая у вас избирательная память!
— Лучше не спорьте с женщинами, — посоветовал Дронго, —
ничего хорошего из этого не выйдет.
В дверь позвонили. Дронго пошел открывать и впустил в номер
комиссара Рибейро и Бернардо. Втроем им было тесно в небольшом
коридорчике-прихожей. Дронго с Бернардо прошли в глубь номера, а комиссар
наклонился к убитой.
— Как ее обнаружили? — спросил комиссар, рассматривая труп.
— Я увидела руку в шкафу и чуть приоткрыла дверцу, —
пояснила Эрендира Вигон. — Тогда оттуда и выпало тело сеньоры Ремедиос.
— Как оно там оказалось? — спросил комиссар, не поднимая
головы.
Все молчали. Он наконец поднял голову, оглядел стоявших
вокруг людей. Затем поднялся сам.
— Я надеюсь, сеньора Вигон, вы понимаете, в каком сложном
положении мы находимся. За дверью стоят журналисты. И я бы не хотел, чтобы они
узнали обо всем прямо сейчас. Иначе мы не сможем нормально провести расследование.
А я должен вызвать экспертов.
— Хорошо, комиссар, — спокойно согласилась Эрендира, — но
только в том случае, если вы пообещаете мне эксклюзивное интервью завтра утром.
Мы договорились?
— Вам не говорили, что вы шантажистка? — поинтересовался
комиссар.
Эрендира улыбнулась в ответ.
— Ладно, — грубовато согласился Рибейро, — так и быть.
Завтра утром я встречусь с вами. Вы удовлетворены?
Она кивнула в знак согласия. Негодуя на себя за эту уступку
и нервничая еще больше от сознания собственного бессилия, Рибейро подошел к
Антонио.
— Сеньор Виллари, — строго обратился он к лежавшему на
кровати Антонио, — вы можете объяснить, каким образом труп сеньоры Ремедиос
Очоа попал к вам в номер?
Антонио замычал в подушку, но ничего вразумительного не ответил.
— Его сейчас лучше не трогать, — попросила Петкова.
Комиссар оглянулся на нее и снова посмотрел на Антонио.
Рибейро воспитывался в строгих католических традициях. Он родился еще при
Франко, когда патриархальная Андалусия была бедной, заброшенной областью на
краю Европы. Поэтому он не понимал и не любил новых веяний. И такой человек,
как Антонио Виллари, не мог вызывать у него сочувствия.
— Извольте встать и отвечать на мои вопросы, сеньор Виллари,
— спокойно предложил комиссар. — Надеюсь, вы понимаете, что я должен выслушать
ваши объяснения по поводу обнаружения тела сеньоры Очоа в вашем шкафу.
Желательно вразумительные объяснения.
— Я ничего не знаю, — простонал Антонио.
— И тем не менее поднимите голову, — продолжал комиссар.
Антонио поднял голову и посмотрел в сторону комиссара.
Увидев труп, он застонал и снова спрятал лицо в подушку.
— Я ничего не видел, — скулил он.
— Ему нужен врач, — сказала Петкова, — сейчас его нельзя
допрашивать.
— Прежде чем я пущу сюда врача, мне нужно выяснить, что
здесь произошло, — твердо заявил комиссар, — как и почему в этом номере
оказался труп сеньоры Ремедиос Очоа. И не забывайте, что из ее номера пропало
колье, стоимость которого превышает годовую зарплату всех служащих этого отеля.
Сеньор Виллари, вы можете мне ответить? Как сюда попал труп?
Антонио продолжал мычать.
— Мы ждем ответа, — крикнул ему Бернардо. — Это ты ее убил?
Скажи, да или нет?
— Да, — крикнул Антонио, — да! Это я ее убил. Я мечтал о ее
смерти, мечтал о том, как задушу ее. Она пыталась отнять у меня Пабло. Пыталась
встать между нами. Это я ее задушил. Она пришла ко мне в номер, и я ее задушил.
А потом спрятал в шкафу. Это я убил сеньору Ремедиос Очоа, — он истерически
хохотал и бил себя в грудь.
— Врача, — процедил сквозь зубы комиссар Рибейро, — ему
действительно нужен врач, — признал он.
Словно услышав его слова, кто-то позвонил в дверь. В номер
вошел врач.
— Помогите ему, — сказал комиссар, указывая на Антонио, и
вышел из номера. В коридоре его сразу же со всех сторон обступили журналисты.
— Вы можете сказать, что случилось? — крикнул один из них.
— Почему так нервничал сеньор Карраско? — спросил второй.
— Что происходит в этом отеле? — уточнял третий.
Комиссар поднял руку и дождался, пока шум несколько стихнет.
Он всегда недолюбливал журналистов и не доверял им, но он твердо знал, что
обязан с ними работать и терпеть их назойливое внимание.
— Мы проводим специальное расследование после убийства
сеньора Исаака Рочберга, — громко сказал он, — к сожалению, у некоторых гостей
отеля иногда не выдерживают нервы, что бывает в подобных ситуациях. Вот и
сейчас мы вынуждены были пригласить врача для сеньора Антонио Виллари. Он
видел, как нервничает его друг — всемирно известный ювелир Пабло Карраско, и
это сказалось на его собственном самочувствии. Мы надеемся на выдержку всех
проживающих в отеле гостей и на их понимание. Спасибо, сеньоры, мне вам больше
нечего сказать.
Он развел руками. Затем подозвал своего помощника.
— Позвони и вызови сюда бригаду экспертов, — тихо приказал
он. — У нас еще одно убийство. Нужно сообщить прокурору.
