— Похоже, вы ревнуете своего друга к его коллегам? — Дронго
чуть пригубил коньяк.
— Нет. Я не ревную — я ненавижу друзей Пабло. Он и без того
очень богатый человек. Его коллекции — настоящие шедевры ювелирного искусства,
и ему не нужны никакие компаньоны. Американец забрал бы себе не только его
деньги, но и его славу. Они скупают по дешевке все европейское — наши мозги,
наши таланты. У них не страна, а один сплошной Голливуд.
Официант принес заказанный виски. Антонио подвинул к себе
стакан.
— Говорите тише, — посоветовал Дронго, — американского
ювелира убили два часа назад, и теперь ваши слова могут быть неправильно истолкованы.
Кстати, по-английски вы говорите без акцента.
— Я учился в Англии, — признался Антонио. — Но вы меня
напрасно останавливаете, — продолжал он, снова повышая голос. — Я бы даже
хотел, чтобы меня обвинили в смерти этого типа. Пусть все знают, как я его
ненавидел, — почти прокричал он.
На них стали оборачиваться люди. Дронго еще раз глотнул из
бокала.
— Тихо, — остановил он Антонио, — мало того, что вы дурно
воспитаны, вы к тому же ничего не понимаете. Подробности ваших отношений с
Пабло мне абсолютно не интересны. Меня также мало трогает ваша ненависть к
Рочбергу. Я прошу не орать на меня. Иначе окружающие могут решить, что мы с
вами сообщники.
— А вы этого боитесь? — усмехнулся Антонио.
— Нет, но мне это неприятно. И не нужно устраивать ночных
сцен и рассказывать всем, как вы не любили Рочберга. Если об этом узнает ваш
друг, ему может не понравиться ваше поведение.
— Но я…
Дронго не дослушал его возражения. Он поднялся и, оставив
недопитый коньяк, вышел из зала ресторана. Во внутреннем дворике он обратил
внимание на появление новых полицейских. Было очевидно, что комиссар и
следователь, приехавшие на место происшествия, собираются допросить всех
гостей, находившихся в момент убийства в отеле.
Карраско, стоявшего с растерянным видом, журналисты окружили
плотным кольцом и засыпали градом вопросов. Сеньора Ремедиос Очоа находилась
рядом с патроном, пытаясь помочь ему выстоять против их напора. Дронго покачал
головой. Пока Антонио напивался, его старший друг и партнер вынужден был
отвечать на неприятные вопросы представителей прессы.
— Мы не знаем подробностей, сеньоры, — заверяла их
пресс-секретарь. — Неожиданная смерть сеньора Исаака Рочберга произошла в его
номере — вот все, что нам известно. Скончался ли наш американский друг от
сердечного приступа или удара с кровоизлиянием в мозг — точной информации нет.
Бернардо с помощью двух сотрудников охраны осаживал особо
назойливых журналистов.
— Нам сообщили, что Рочберг был убит. Вы можете подтвердить
или опровергнуть это утверждение? — громко поинтересовался один из репортеров.
Пабло Карраско взглянул на своего пресс-секретаря и уже
открыл было рот, но она быстро ответила за него:
— Без комментариев. Мы не имеем права давать такую
информацию без разрешения полиции.
— Значит, что-то случилось? — крикнула девушка лет двадцати.
— Вы узнаете об этом из сообщения комиссара. Что еще вы
хотите знать?
— Как прошла ваша закрытая презентация? — спросил молодой
человек в очках.
— Нормально, — ответил Карраско, — все наши гости остались
довольны увиденным.
— Мы распространим пресс-релиз, — подтвердила сеньора Очоа.
В этот момент к журналистам вышел комиссар — плотный, чтобы
не сказать полный, задыхающийся от жары мужчина лет пятидесяти. Высокого роста
— Карраско доходил ему до плеча. У него были пышные усы, немного навыкате
глаза, крупный нос. Густые темные волосы слегка тронула седина. Вместе с ним
вышел сотрудник, отвечавший за связи с прессой.
— Сеньоры и сеньориты, — начал комиссар, глядя на возбужденную
толпу. Дронго заметил, как к собравшимся начали подтягиваться и другие
журналисты. Появился даже Фил Геддес с небольшим микрофоном в руке. — Мы должны
сообщить вам, что сегодня вечером в своем номере погиб наш гость, всемирно
известный американский ювелир Исаак Рочберг. В настоящее время мы проводим
расследование. Больше я ничего сказать не могу…
— Как он погиб? — раздалось сразу несколько голосов. — Это
было спланированное убийство? Или грабеж? У вас есть подозреваемые? Скажите,
комиссар, кого вы подозреваете в первую очередь?
Комиссар взглянул на Карраско. Тот пожал плечами. Скрывать
что-либо после случившегося было глупо. Комиссар согласно кивнул.
— Его убили, — сообщил он спокойным голосом, — и мы думаем,
что с целью ограбления. Охрана отеля уверяет, что в то время, когда это
произошло, никто из посторонних не входил и не выходил с территории. Поэтому
наши сотрудники будут допрашивать всех, кто был в момент убийства в отеле.
Значит, и вас, господа. Мы пока никого конкретно не подозреваем. Будем
отрабатывать все версии. Вы можете связываться со своими изданиями по факсу или
через Интернет. Можете также пересылать кассеты. Но прошу никого не покидать пределы
отеля до окончания нашего расследования. Мои сотрудники уже начали составлять
списки тех, кто будет вызван для беседы. Надеюсь, что к завтрашнему дню мы
завершим допросы. Благодарю за внимание, сеньоры.
Комиссар повернулся, чтобы уйти. Следом за ним собрался и
Пабло Карраско.
— Подождите, сеньор комиссар, — рванулись к нему несколько
журналистов, — вы не могли бы сказать, кого именно вы подозреваете. Убийство
Рочберга как-то связано с презентацией коллекции Карраско?
Комиссар остановился, снова посмотрел на Карраско.
— Никакой связи нет, — громко сказал он, — это неприятная
случайность. Такое преступление могло произойти в любой части света и в любом
отеле. Мы будем проверять все возможные версии. До свидания, сеньоры.
И, уже игнорируя рванувшихся за ним журналистов, комиссар в
сопровождении Пабло Карраско скрылся в административном крыле здания.
Оставшаяся в одиночестве пресс-секретарь больше не могла удержать внимание
журналистов, которые, достав каждый собственный мобильный телефон, принялись диктовать
срочные сообщения в свои газеты.
Мимо Дронго прошли Мачадо и Шекер. Эти двое составляли
довольно комичную пару. Глядя на увлеченно беседующих коротышку-испанца и
долговязого турка, можно было бы рассмеяться, если бы не прискорбное событие,
только что происшедшее в отеле и так потрясшее всех гостей.
— Я не знаю, сеньор Мачадо, как мне оценивать увиденное, —
откровенничал Тургут Шекер, — мне казалось, что ныне сеньор Карраско должен
работать в несколько иной манере. Но он не меняется уже столько лет. Та же
вычурность, тот же помпезный стиль, столь характерный для его ранних работ. Уже
новый век, а он все еще пытается удержаться на прежних заслугах.
