— Вы сошли с ума? — прохрипел чиновник. — Это невозможно доказать…
— Как-то странно вы отрицаете свою причастность, — сухо рассмеялся мужчина. — Ну хорошо, не хотите признаваться по-хорошему, будем признаваться по-плохому…
И не успел чиновник опомниться, как его стащили с табурета, огрели по затылку и куда-то поволокли…
Он очнулся на цементном полу в страшной ободранной камере — без окон, с запертой железной дверью, с развалившимися нарами и тусклой лампочкой под потолком. В голове гудело, во рту было полно желчи. Над ним склонились три кошмарные рожи — вонючие, лохматые, чумазые. Один в тельняшке, другой в обычной майке, третий — голый по пояс, весь в наколках, а на самом видном месте на плече красовался эффектный хищник из семейства кошачьих. Под тигром для самых непонятливых было наколото жирными буквами — «ТИГР». На доступном уголовном арго: «Тюрьма — игрушка». У его напарника в тельняшке костяшки кулака, которым он задумчиво тер небритый подбородок, украшало слово «ОМСК». Надо полагать, «Отдаленная местность сибирской каторги». Узрев, что арестант очнулся, все трое радостно заржали. «Пресс-хата!» — ужаснулся Денис Валерьевич. Специально предназначенная камера, где инструктированные зэки обрабатывают несговорчивых сидельцев. Могут забить до полусмерти, опустить ниже подвала. Чиновник забился в припадке ужаса, залился слезами, начал закрываться руками, когда к нему подъехали искореженные хари, источающие запах перегара.
— Люди беспредельные! — восторженно завопил обладатель тельняшки. — Вы только посмотрите, кого к нам подселили! Жирненький, гладенький, симпати-ишный… Да он уже готов к труду и обороне. А ну-ка, радость моя, сымай халатик, полюбуемся твоими формами! Вы только гляньте, какой у него модный халатик! Хиппуешь, клюшка?
— Ага, подставляй гудок, голубь, отдыхать будем! — восторженно загоготал бородатый дядька в майке.
— Свадьба в коллективе, гуляем, мля! — вторил им третий — одутловатый, с волосатым брюшком, с выразительным шрамом поперек глаза. — Да ты не бойся, кореш, мы же не звери какие-нибудь, потом накормим! Вставай, красавчик, раздухарься!
Будь он в нормальном состоянии, сообразил бы, что здесь что-то нечисто. Слишком уж подчеркнуто все, выпукло. Рожи чересчур зверские, феня какая-то театральная. Обильный волосяной покров и сами рожи излишне перекошенные. И чего бы от зэков в камере воняло перегаром? Кружок театральной самодеятельности? Но Денис Валерьевич уже не врубался в тему. Перепуганный до икоты, он замахал руками, забил ногами и истошно завизжал:
— Не трогайте меня!!! Уберите руки, кретины!!!
И надо же такому случиться, что он непреднамеренно ударил ногой по коленке «матроса». Тот взревел от резкой боли, и его наигранная злость явно переросла в настоящую. Уродец оскалился прокуренными зубами, схватил чиновника за грудки, разрывая халат, и с диким ревом швырнул его на конку.
— Давай, Сопатый, вдарь ему в шнитт! — возбужденно заголосил волосатик в майке.
— Келарь его, келарь! — подпрыгивал в экстазе голопузый.
Они орали в полный голос, кривлялись, и это еще больше нагоняло ужаса. Чиновник не сильно пострадал, ударившись о конку, но тряхнуло основательно, и он окончательно обезумел от такого поворота. Что происходит?! Он не тот человек, с которым подобное может происходить! Он только и успел присесть, как с одной стороны подлетел «одноглазый», с другой волосатик, вывернули руки. Он взвыл от жуткой боли и моргнуть не успел, как уткнулся носом в ширинку Сопатого, а тот уже делал вид, что стягивает штаны.
— Открывай амбразуру, голубец! — злобно шипел зэк. — Вафлю хрумкать подано! Штанишки будет, не мандражируя! Да только с чувством, толком, понял? А то не считается, будем заново тренироваться!
— А то ишь какой жгучий козлик! — заливисто ржал голопузый. — Объездить бы надо! Слышь, Сопатый, ты ему не сильно пасть-то разрывай! Если что, я после тебя!
— Не трогайте! Я не буду, я не хочу!!! — с каким-то климактерическим надрывом вопил чиновник, мотая головой.
— Смотри-ка, он не хочет! — загалдели все разом. — А кто ж тебя спрашивает, мил-человек? Надо, Федя!
— И не играй нам по пятому номеру! — схватил чиновника за волосы голопузый. — А то ишь, под психа сейчас канат будет!
Вопль, исторгшийся из глубин чиновника, был мощнее пожарной сирены. Ну не хотел он лишаться невинности в антисанитарных условиях. Он завертелся, мобилизуя все силы, оставшиеся в организме. Вырвался из стальных зажимов, оттолкнул Сопатого и бросился к противоположной стене. Затормозить он после такого разгона не сумел, споткнулся о конку, размозжил лоб о стену, а в следующее мгновение на него набросились озверевшие зэки, принялись пинать, охаживать кулаками по ливеру, без особого, впрочем, энтузиазма. Но изнеженному, чувствительному телу и этих тумаков было достаточно. Он свернулся, завыл в предсмертной тоске. А когда его снова схватили под локти и поволокли к ближайшей конке, швырнули на колени, сунули голову под нары, он исторг из себя мученическое и долгожданное:
— Не надо, я все расскажу, я во всем признаюсь!
Зэки удовлетворенно переглянулись, Сопатый украдкой подмигнул товарищам. Ослабилась хватка, и «подсудимый», почувствовав послабление, заработал всеми конечностями, включил задний привод и выбрался из-под конки. Махая руками, он подлетел к двери, принялся долбиться в нее всем телом, словно птица о стекло.
— Откройте, откройте, я все скажу!!!
Заскрежетали острожные запоры, распахнулась дверь, из темноты просунулась рука, схватила чиновника за грудки и выволокла в коридор. Спустя минуту в камеру, похмыкивая, вторгся капитан полиции в заломленной фуражке. «Зэки» стояли кружком, обсуждали случившееся и снимали с себя элементы грима — накладные бороды, парики, шрамы. Не такие уж и зверские под ними оказались лица.
— Все штанишки, Сергеич? — поинтересовался Сопатый нормальным человеческим голосом, послюнявил палец, стер в слове «Тигр» последнюю букву и задумчиво уставился на оставшиеся.
— Все отлично, мужики, — бодро известил капитан. — Поет как соловей, заслушаешься. Слушайте, я вам, ей-богу, признателен, отлично сыграли. Коротко и ясно.
— Да ладно, хоть в форме себя подержать… — добродушно проворчал голопузый. — А то театр в нашей провинции окончательно развалился, труппу сократили, главврача выгнали, скоро и нас с мужиками пинком под зад… Он и раньше-то особым успехом не отличался. Ты приглашай, если что, Сергеич, мы еще и не такое сыграем.
— Камеру-то выключил? — спросил волосатик, покосившись на паутину под дверью, под которой что-то моргало, а вернее, уже не моргало.
— А то, — сказал фальшивый капитан. — Вы не волнуйтесь, мужики, при монтаже мы ваши колоритные личины замутим, голоса исказим, мама родная не узнает. Выходите, чего тут к полу приросли? — Он засмеялся. — Понравилась блатная жизнь с ее суровой романтикой? Добро пожаловать за выстраданной премией. Да пошевеливайтесь, люди, — вам домой ехать, а у нас еще работа под утро…
