ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР (изумленно). Ты что, и вправду идиот? Как ты можешь просить за соперника?
ДОСТОЕВСКИЙ. Не во мне дело, ваше высокопревосходительство. Мне хоть бы она не была в бедности…
ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР (кучеру, в досаде). Трогай!
И — захлопнул дверцу.
Кучер хлестнул лошадей.
КУЧЕР. Но! С Богом!
Сытая шестерка рысаков срывается с места, колеса кареты чуть не отдавили Достоевскому ноги. И не успел он отскочить, как мимо, обдав его грязью, проносится телега с багажом, а за ней — возок с адъютантом и слугой.
Достоевский, дойдя до ворот, долго смотрит вслед генеральскому кортежу, уходящему в метель по грязной колее.
Мокрый снег падает ему на лицо, на куцую солдатскую шапку-треуголку и поникшие плечи…
Санкт-Петербург, кабинет императора в зимнем дворце.
Зима, день
В Зимнем дворце в кабинете императора Александра Николаевича ярко горит камин, и 37-летний император, поставив на каминный камень ногу в сиятельном сапоге, сам помешивает дрова витым чугунным стеком.
Врангель стоит посреди кабинета, на ковре, читает с листа.
ВРАНГЕЛЬ (декламируя).
Эпоха новая пред нами,
Надежды сладостной заря
Восходит ярко пред очами…
Благослови, Господь, царя!..
Кроме Александра, в кабинете находятся мать царя, его брат, великий князь Николай, и кузен царя принц Ольденбургский, они сидят в креслах и на диване.
Но Врангель, читая стихи, тревожно поглядывает только на императора, который стоит спиной к нему у камина.
ВРАНГЕЛЬ (продолжая).
Идет наш царь принять корону,
Молитву чистую творя.
Взывают русских миллионы:
Благослови, Господь, царя!..
Александр поворачивается, подходит к Врангелю, берет у него из рук лист со стихами и читает дальше сам.
АЛЕКСАНДР (с преувеличенным пафосом).
Своею жизнию и кровью
Царю послужим своему;
Исполни ж светом и любовью
Россию, верную ему!
(С насмешкой.) И этим угодничеством он хочет добиться от меня смягчения своей участи?
Александр презрительно подносит лист со стихами к камину.
Врангель непроизвольно дергается к этому листу, занесенному царем над огнем. Но, сдержав себя, смотрит на императрицу, мать царя.
МАТЬ ЦАРЯ (Александру). Погоди, Алекс! А я не сомневаюсь в искренности его раскаяния! Ты подумай: он, практически твой ровесник, даже младше тебя, а уже седьмой год в каторге и в солдатах!..
Александр изумленно поворачивается к матери.
Врангель переводит взгляд на князя Николая, брата царя.
КНЯЗЬ НИКОЛАЙ. А ты помнишь, Саша, как мы плакали, читая «Бедных людей»? Сам папа плакал, царство ему небесное…
Врангель смотрит на принца Ольденбургского, кузена царя.
ПРИНЦ ОЛЬДЕНБУРГСКИЙ. В конце концов, даже подарив этому писателю амнистию, всегда можно потом отправить его обратно, если что не так…
МАТЬ ЦАРЯ. А сейчас взять его под надзор полиции. Негласный, конечно.
Александр удивленно переводит взгляд с брата на кузена, на мать…
Семипалатинск. Зимнее утро, минус тридцать пять
По утренней улице народ — в дохах, шубах и валенках — идет в церковь на воскресную службу…
От мороза воздух искрится, а солнце окутано маревом, как разбитым яичным желтком…
Подростки, столпившись на углу, играют в плевки: кто плюнет дальше, чтобы плевок успел замерзнуть в полете и льдышкой удариться о землю…
Сани почтмейстера, прокатив по улице, останавливаются у крыльца штаба батальона, из саней выходит почтмейстер с брезентовым почтовым мешком, волочит этот мешок в штаб…
Штаб батальона. То же зимнее утро (продолжение)
Почтмейстер с мешком заходит в штабную комнату.
Здесь, у окна, сидит за столом писарь унтер-офицер Достоевский, ведет записи в огромной амбарной книге.
Почтмейстер, подойдя к его столу, вытряхивает из мешка почту — несколько десятков писем.
ПОЧТМЕЙСТЕР. Тут и тебе есть, от Врангеля.
Достоевский оживляется, лихорадочно ворошит пакеты и конверты, находит тонкий засургученный конверт, нетерпеливыми руками взламывает печати, извлекает лист бумаги и вдруг вскакивает.
ДОСТОЕВСКИЙ (кричит, как безумный). Я сделал это! Я сделал!
Достоевский бросается к окну, вышибает его одним ударом и, даже не заметив, что окровавил себе руки стеклом, высовывается наружу.
ДОСТОЕВСКИЙ (крича, прохожим). Есть Бог! Есть! Я помилован! Произведен в прапорщики!..
Слышен звон церковных колоколов…
Сибирь. Зима
Звон этот смешивается с гулким стуком копыт по промороженному панцирю зимней дороги.
Это в санях с парой пристяжных несется в Кузнецк новопроизведенный прапорщик русской императорской армии Федор Достоевский. Он не жалеет лошадей — хмелея от своей свободы, любви и нетерпения, он, стоя, хлещет и хлещет коней…
ДОСТОЕВСКИЙ (кричит в упоении). Мария!.. Я еду!.. Я свободен!..
Во весь опор несутся взмыленные кони, орет от счастья Достоевский, и бубном грохочет промороженная дорога под копытами коней.
За этим грохотом нарастает перезвон церковных колоколов — все громче, громче… Под этот перезвон…
Кузнецк, домик Марии
Достоевский падает на колени перед Марией.
ДОСТОЕВСКИЙ (сбивчиво). Мария, все сбудется! Все, что я обещал! Европа, слава, Франция! Ты увидишь свою родину, клянусь! Только иди за меня!
Колокольный звон перекрывает его голос, он почти оглушает…
Церковь в Семипалатинске. Солнечный зимний день
Под звон колоколов священник венчает прапорщика Достоевского и Марию Исаеву.
СВЯЩЕННИК. Берешь ли ты, Федор, по изволению благому, непринужденному и обдуманному, в жены себе эту Марию, стоящую пред тобою?
ДОСТОЕВСКИЙ (стоя у амвона, радостно). Беру, святой отец!
Яркое зимнее солнце бьет в окна церкви и дробится в высоком витраже.
