За то, что он оскорблял их, за то, что поезд из-за него остановили. И лучшим способом избежать избиения было закрыть глаза и изобразить потерю сознания. Лежачего не бьют – таков уж старый закон в России. Но первый же мужик, который подбежал к нему – бригадир поезда, – с ходу саданул его ботинком по ребрам. И второй, и третий. Злость накопилась в России, успел подумать Ставинский, такая злость, что готовы избить любого, лишь бы отвести душу – был бы предлог…
Меховая куртка плохо смягчала удары, но, сжав зубы, Ставинский с закрытыми глазами приказал себе молчать. Главное – не вскрикнуть, не застонать, не охнуть. «Стоп! Может, он мертвый?» – крикнул кто-то, и это было последнее, что слышал Ставинский: чей-то ботинок угодил ему в челюсть, и он действительно потерял сознание. Когда Ставинский очнулся в вагоне, ему уже не нужно было симулировать признаки сотрясения мозга – рвота, головокружение и головные боли были натуральные, двух нижних передних зубов как не бывало, он выблевал их вмеcте с кровью, еще два зуба шатались, и подбородок был рассечен до кости. Но заявить в милицию, что его избили железнодорожники и работники вагона-ресторана, он не мог – ведь он «потерял память». А кроме того, разве не должен он сказать «спасибо» тем, кто его избил, – они устроили ему натуральное сотрясение мозга и сломали правую руку будто по заказу – ни в одной медицинской книге не было сказано, что при потере памяти больной может забыть свой почерк. А из-за выбитых зубов он еще долго будет шепелявить, что совсем неплохо для имитации голоса Юрышева.
И тем не менее накануне визита начальника Генерального штаба Советской Армии маршала Опаркова и бывших сослуживцев Юрышева по Генштабу Ставинский нервничал. Визит маршала был назначен на завтра. По этому случаю во всем госпитале мыли полы и окна, а Ставинского перевели в отдельную палату.
Ночью Ставинский открыл в туалете окно и на всякий случай съел весь снег с подоконника. Утром у него была ангина и температура 37,6° по Цельсию.
В 9 часов утра в палату принесли свежие газеты. И в газете «Известия» Ставинский натолкнулся на заголовок:
СПРАВЕДЛИВОЕ НАКАЗАНИЕ
В статье он прочел:
«С разными целями приезжают в нашу страну иностранные туристы. Некоторых влечет сюда русская экзотика, другие интересуются нашей культурой и искусством, третьи – старинной архитектурой, шедеврами Эрмитажа и Третьяковской галереи, четвертые хотят своими глазами увидеть загадочный социализм, где бесплатное медицинское обслуживание, где нет безработицы и страшной болезни капитализма – страха простого человека за свой завтрашний день. И мы с радостью и широко известным русским гостеприимством встречаем этих туристов: смотрите и учитесь! Но среди тысяч и тысяч туристов бывают и другие «гости» – те, кто под видом туристов приезжает к нам с далеко не дружественными целями. Иные пытаются провезти в СССР антисоветскую и сионистскую литературу, другие ищут контакты с так называемыми диссидентами и другими подобными отщепенцами нашего общества. Так, недавно в Москву из далекого Потомака, штат Мэриленд, США, приехали молодожены супруги Роберт и Вирджиния Вильямс. «Интурист» встретил их с обычным радушием – лучший номер «люкс» в гостинице «Националь», билеты на лучшие спектакли в Большой театр и другие московские театры, поездка в Ленинград и т.д. Но оказалось, что молодоженов вовсе не интересует ни русская культура, ни русское искусство. Доктор Вильямс и его молодая жена – статистка Голливуда – целую неделю почти не покидали свой номер в гостинице, не были ни в Третьяковке, ни в Пушкинском музее и даже ушли из Большого театра после первого акта «Спартака». Что ж, это дело вкуса. В конце концов, вполне возможно, что в далекой благословенной Америке молодоженам было негде уединиться в медовый месяц, и они прикатили для этого к нам, в гостиницу «Националь». Как известно, у людей бывают причуды.
Но вскоре эта так называемая «причуда» объяснилась. Заинтересовавшись таким странным поведением молодоженов, соответствующие органы безопасности установили, что, несмотря на крайнюю увлеченность друг другом, господа Вильямс урвали у своего медового месяца эти десять дней для визита в СССР вовсе не ради экзотического свадебного путешествия. В Ленинграде Вильямсы тайно встретились с тремя подонками, так называемыми диссидентами, которые выдают себя за представителей советской молодежи. У этих подонков господа Вильямс получили антисоветскую литературу – некий безграмотный призыв к американскому президенту ввести свои войска на территорию СССР и освободить их от «коммунистической тирании». Вшив эти «документы» в подкладку своей одежды, господа Вильямс пытались провезти эти пасквили через советскую границу и в момент задержания в Шереметьевском аэропорту оказали властям вооруженное сопротивление и даже убили советского офицера.
Недавно по обвинению в соучастии в террористическом акте гражданка США Вирджиния Вильямс предстала перед Московским городским судом. Суд признал ее полностью виновной, но вынес воистину мягкий приговор: три года лишения свободы с отбытием наказания в одном из исправительно-трудовых учреждений на территории нашей страны…»
Дальше в статье шли пространные рассуждения о гуманности советского суда и о том, что эта история послужит наглядным уроком и предупреждением всем тем, кто под личиной туристов пытается приехать в СССР совсем с другими, «темными» целями…
Ставинский сжал в руке газету: подонки, ни слова о том, что она беременна! «Мягкий, гуманный приговор»! Какой он кретин! Какой он кретин, что согласился на всю эту авантюру! Ладно, он вытащит их из тюрьмы, вытащит – и ее, и ребенка! В палату вошла-вбежала дежурная медсестра:
– Полковник Юрышев! К вам маршал Опарков!
11
– Раздевайтесь!…
– Распустите волосы!…
– Раздвиньте пальцы рук и ног!
– Откройте рот! Раздвиньте ноги!…
В приемном отделении московской пересыльной тюрьмы на Красной Пресне, в пустой и холодной комнате с длинным деревянным столом, на который нужно было положить все снятые с себя вещи, Вирджиния попала в руки деловитых, с каменными лицами надзирательниц. Они не говорили по-английски, но эти простые команды Вирджиния понимала и по-русски, а кроме того, рядом с ней этим командам привычно и послушно подчинялись еще две арестованные – сорокалетняя проститутка с подбитым глазом и молодая, не старше двадцати лет, цыганка, пойманная на воровстве. Надзирательницы обыскивали арестованных женщин.
– Догола! Догола раздевайся, паскуда! – Толстая надзирательница сорвала с Вирджинии бюстгальтер и трусики. – Открой рот! – И грязными пальцами полезла Вирджинии в рот, обвела пальцем под языком и за щеками.
– Так. Ноги раздвинь! Шире! Нагнись!
Она с силой пригнула Вирджинию к полу, и в ту же секунду ее толстые пальцы оказались в заднем проходе и во влагалище у Вирджинии. Вирджиния вскрикнула, слезы брызнули из глаз.
– Не ори! – сказала надзирательница. – Как давала – не кричала! – И теми же руками стала шарить у Вирджинии в волосах в поисках блох.
– Одевайтесь! Стоп! Дай сюда лифчик! Ишь! Американские шмотки! Жалко, размер не мой! Ладно, держи! – Она вырвала из бюстгальтера крохотный крючок и отдала бюстгальтер Вирджинии. Затем стала разглядывать трусики, даже приложила их к своей талии. Но талия была у нее в размер ее толстой задницы, она вздохнула с сожалением. – Нет, не натяну… – И швырнула трусики Вирджинии. – Можешь надевать…
