– Правительство и парламент должны издать такие законодательные акты, по которым будет стимулированно экономическое оздоровление всей страны, и той же Рязанской, как вы сказали, области. В том числе – освобождение от налогов. Это как в США. Например, в Аризоне плохо, а в Вашингтоне великолепно. Правительство штатное и федеральное правительство создают такие условия, чтобы в Аризону ехали – независимо, из какого штата и независимо какой национальности. И человек едет! Неважно – это русский или эстонец. Это не играет никакой роли…
Я понял, что мы с ним говорим на разные темы, но в отчаянии сделал еще одну, последнюю попытку:
– Если ваша межрегиональная группа станет влиятельной силой в парламенте, можем ли мы ожидать, что вы выдвинете экономическую программу возвращения русских людей к себе на родину с земель, где их называют оккупантами?
– Значит, я коротко могу вам сказать, – стремительно наклонился ко мне через стол Бочаров. – Я очень много занимаюсь экономикой, и я не просто буду сторонником этого возвращения, я сегодня делаю серьезнейшие документы по созданию новой экономической структуры во всей стране. Буквально позавчера их рассматривали в ЦК по поручению Горбачева. Я был у него, он посмотрел внимательно все документы и дал поручение своему аппарату изучить их. А что это за проект? Это создание народного концерна и выкуп государственной собственности, то есть это то, о чем вы говорите. Правда, некоторые обвиняют меня, будто я предлагаю чисто капиталистический путь развития. Но я далек от этого. Экономика не бывает капиталистическая и социалистическая, экономика – одна! Но то, что на Западе капитализм прошел за 50 лет, мы должны пройти за 10 лет!
Тут я сдался и сменил тему. Точнее, зашел с другой стороны:
– А как вы относитесь к проблеме распада империи? Если республики захотят отделиться?
– Я категорически против! – вдруг выкрикнул Бочаров, резко меняя тон нашей мирной беседы. – И вы неправильно выразились – «распада империи»! Я категорически против распада не империи, а Советского Союза! Если взять за аналог Западную Европу, то сегодня Европа, наоборот, стремится к сближению. Создание единой денежной системы, попытки внедрить язык «эсперанто», общий рынок. Мы сегодня делаем с прибалтийскими республиками неимоверную глупость! Ту глупость, которая приведет сначала к разобщению, а потом мучительно поведет все республики к созданию все-таки федерации! Потому что сегодня жить разобщенно – это для республик не полезно!
– А что будет, если прибалтийские республики или одна из них захотят выйти из Союза и..
– Да не надо! – отмахнувшись, перебил меня Бочаров.
– …и войти в состав Европейского общего рынка? – все-таки закончил я.
– А я, например, сторонник того, что их надо сейчас выпустить – вдруг заявил он. – Не надо их держать! Но при этом условия такие: если они хотят выйти, они должны все выкупить, что мы вложили в Прибалтику. А то мы ввозили в Прибалтику слишком много, опустошив Рязань, между прочим! Они хотят выходить из Союза? Пожалуйста, выходите! Но при определенных условиях! Это как в моем проекте. Я создаю народный концерн – сто, двести или пятьсот предприятий, которые выкупают у государства средства производства и становятся владельцами. То же самое должна сделать и Прибалтика!
– А я читал в прибалтийской прессе их встречный счет советскому государству. Сколько погибло людей в связи с репрессиями, сколько было выселено в Сибирь и разорено, сколько отравлено земель и рек…
– Минуточку! – снова вскричал Бочаров. – Вы к кому в претензии? Или там прибалтийцы – к кому в претензии? К Сталину? Так Сталин – грузин! Почему я не могу предъявить эти же претензии к Сталину от имени России?! Раз всех казнил Сталин, грузин, тогда все претензии к Грузии?
– А почему прибалты должны что-то выкупать у Советского Союза, если их, мягко говоря, в этот Союз ввели насильно?
– А я вам скажу почему! Мы сделаем подсчеты с сорокового года: сколько мы вложили за это время в Прибалтику – это раз. Второе. У нас 15 республик, так? Значит, смотрим баланс страны, в том числе – распределение ресурсов и основных фондов, смотрим, что у нас 39 миллиардов долларов международного долга, смотрим, что у нас дефицит государственного бюджета 150 миллиардов, распределяем пропорционально все это дело, смотрим вклад в конкретную республику за последние, скажем, десять лет и… А Прибалтика, между прочим, не представила в правительство ни одного экономического документа! А то, что они там говорят – это не соответствует действительности совершенно! На каком основании я им отдам, например, таллиннский порт, который мы там построили? Или заводы оборонного характера, которые там построило министерство обороны и в которые вложены колоссальные деньги? Пусть выкупят! Пусть возьмут кредиты на Западе, выкупят все это дело и – будь здоров! А то мы за последние три года в Прибалтику ввозили в три раза больше, нежели в Россию! А почему это Россия должна быть… это… как его… падчерицей? Вот мы и подсчитаем, какая на Эстонию придется часть нашего долга – скажем, один миллиард долларов. Хочешь выходить – плати и выходи! Я бизнесмен, я больше не политик!
В 9.00 я вышел от Бочарова. Я был в растерянности. Не потому, что спасителя России из меня не вышло, а потому что подумал: если это и есть самые прогрессивные, левые, либеральные советские конгрессмены, то кто же правые ортодоксы? Империя вот-вот разломится на части, ему даже слово «империя» произнести страшно! В стране с такой силой пахнет кровью, что я этот запах слышал на американском континенте, а они собираются торговаться с народом по поводу стоимости заводов.
И вдруг… меня сливно током ударило: черт возьми, а не потому ли все те два года, что я писал свой роман-предсказание, меня терзала по ночам черная кошка дурных предчувствий? Я писал о гражданской войне и крови… – Извините, – остановил меня чей-то голос.. Я поднял глаза. Сорокалетний усатый мужчина – тот самый, который зырился на меня сначала в зале Дома кино, когда я встретил там Марину Князеву, а потом следил за мной в буфете этого Дома, когда я ел там бутерброд и запивал теплым абрикосовым соком, – стоял передо мной в гостиничном коридоре, загораживая дорогу.
– Разрешите представиться, – сказал он. – Моя фамилия Строев.
– Оч… оч… – начал я, мысленно ощущая холод стальных наручников на руках и понимая, что уж тут-то КГБ поймал меня с поличным: мало того, что я нелегально вернулся в Москву из Ленинграда, так еще и проник в гостиницу, где живут все депутаты советского парламента! – Очень приятно…
– По вашему лицу этого не скажешь, – улыбнулся усатый. – Но вы, наверно, не врубились. Я Олег Строев, бывший муж Лизы.
– О-о-о! – выдохнул я с таким облегчением, словно уже отсидел год в Лефортовской тюрьме и выпущен в обмен на какого-нибудь советского шпиона, – О… Вы… Вы, кажется, хоккеист?
– Был. Сто лет назад,– усмехнулся он. – Сейчас я занимаюсь деловыми играми. По заданию ельцинской группы мы просчитываем модели социальной реакции разных слоев населения на реформы экономики. Завтра с утра у нас заседание в Доме архитекторов, приходите. – Спасибо, я сегодня уезжаю в Ленинград. – Жалко. А как там Лиза?
