– Ax ты гад!! – один из гэбистов схватил Игоря за pуку, заломил ее за спину, а второй стал вырывать камеру. Но Игорь сопротивлялся и выворачивался, говоря: – Камеру не дам! Хоть убейте, не дам!
– Отдашь, сволочь!…
– Ребята! – вмешался я, с ужасом думая, что только этого конфликта с КГБ мне не хватало при моем нелегальном пребывании в Москве. – Ребята, ну что вы, ей-Богу! Вы же с ним из одного поколения – вам по двадцать пять и ему столько же. Неужели опять, как в двадцатые годы, – брат на брата? Мало ваш народ потерял за эти семьдесят лет?
Но не столько эта идиотская проповедь, сколько мой чистый русский язык ошеломил их на мгновение, они выпустили Игоря, повернулись ко мне: – А вы кто?
– Я американский журналист, – я ткнул пальцем в свою импортную бирку на лацкане пиджака. – Из международной ассоциации журналистов. Подумайте, что я напишу в свою газету?3 ачем ваш тот позор? Ну, нельзя снимать – мы уйдем. Мы же не знали.
– Пусть он выключит камеру! – сказали мне гэбисты и снова гаркнули Игорю: – Выключи камеру, ты!
– Не выключу! – упрямо сказал Игорь. – У нас демократия и гласность!
– Ах ты сука! – они схватили Игоря за плечи и пинками в спину буквально вышвырнули из бара в вестибюль. А потом вернулись ко ми и сказали: – Нас не касается, что вы там напишете! У вас нет разрешения на съемку, а он снимает!
– Но это же не военный объект, – сказал я примиренчески, с тайной мыслью дать Игорю время смыться из гостиницы и унести пленку с моим интервью подальше от КГБ.
– Неважно! У нас инструкция! Телевидение должно заранее прислать письмо, получить разрешение, а тогда снимай сколько хочешь!
– И вообще, это валютный бар, надо за вход платить десять долларов. А вы не заплатили, а заказали водку! – сказал мне толстый администратор.
– Ладно, – сказал я молодым, считая, что Игорь уже уехал и теперь пора и мне уносить ноги. – Я могу идти? – Пожалуйста, мы вас не задерживаем. Я пошел к выходу из бара, не веря, что спасся, и сдерживая себя, чтобы не побежать.
Но когда я вышел (а следом за мной – трое молодых гэбистов и пожилой администратор), я вдруг увидел Игоря. Он стоял напротив выхода из бара, держа включенную камеру и буквально выстрелил в меня вопросом:
– Господин Плоткин, как вы прокомментируете то, что только что произошло?
Я оглянулся. И за моей спиной, буквально в пяти шагах, стояли три сотрудника госбезопасности – молодые, рослые, с развернутыми плечами. Наверняка те самые «новые молодые специалисты», которые, как сказал в АПН генерал Быков, «обновляют сейчас личный состав КГБ». Рядом с ними суетился толстый администратор бара. А прямо передо мной, на расстоянии одного метра, был объектив телекамеры, то есть вся советская аудитория. Интервью продолжалось!
И уже не думая ни о Шестом американском флоте, ни о камерах лефортовской тюряги, я вдруг с ужасом услышал, что говорю с улыбкой:
– Ох, что вам сказать? Теперь я вижу, что вернулся на Родину. Силы, о которых мы с вами говорили, – вот они. – И я даже показал на гэбистов. – Вот такие ребята, по инструкции сверху, будут провоцировать следующую шахтерскую забастовку на кровь и беспорядки, чтобы можно было ввести военное положение и установить новую диктатуру… Господи, что тут началось!
Гэбисты, белые от бешенства, бросились опять к Игорю, стали рвать у него из рук камеру. А он, не выключая камеры, снова бился в их железных руках, крича: «Не отдам! Убейте, не отдам!». А я причитал рядом:
– Да подождите! Подождите! Вы же сказали, что в баре нельзя снимать, а здесь же не бар! Смотрите, тут полно иностранцев, на вас смотрят! И вообще, он же не убегает, не бейте его!
– Никто его не бьет! – остыли они. – Что вы глупости говорите? Кто его бил? Мы просто выключили камеру, потому что у него нет разрешения на съемку! -и Игорю, который держал камеру, обняв ее руками, как ребенка:
– Не включай камеру, ты! – И опять мне: – А у вас в стране что делают с теми, кто не подчиняется органам секъюрити?
– А вы кто, охрана гостиницы? – Да, мы охрана гостиницы. Вот, смотрите, – главный из них вытащил из-под ворота рубашки цепочку с биркой, на которой было крупно отпечатано по-английски «SECURITY (Безопасность)».
– Но если вы просто охрана, то мы же ничего тут не ломаем, не хулиганим и никого не грабим, – сказал я.
– Мы не только секьюрити! – сказал он. – Мы работаем в тесном контакте с органами порядка. Вы! – он повернулся к Игорю. – Вы пройдете с нами. Сами пойдете или силой вести?
– Сам пойду, – сказал Игорь. – Только не бейте его там, ребята! – попросил я. – Никто его не будет бить. Если хотите, можете пойти с нами.
– Нет уж, спасибо! Я опаздываю… – я посмотрел на часы, было 22.30, а я только теперь вспомнил, что все мои друзья – Толстяк, Семен, Михаил и Лариса – ждут меня к ужину. – Но вы точно не будете его бить? Игорь, позвонить на телевидение?
– Не будем мы его бить, можете звонить хоть сейчас! – сказал мне старший. И они увели Игоря куда-то в глубину вестибюля, в свой офис.
Я вышел из гостиницы, чувствуя, что меня трясет и что я совершаю предательство. Но если бы в их офисе они проверили мои документы и выяснили, что я в Москве нелегально, Игорю было бы еще хуже. А так – ну, отнимут они у него пленку, черт с ним, с моим интервью! За то, что я говорил в телекамеру, Игорь не отвечает.
Сдерживаясь, чтоб не побежать, и оглядываясь, не ведут ли меня, я подошел к веренице такси, но, на всякий случай, сел не в первую машину, а в третью от конца. – Куда? – спросил шофер.
– Поехали! Быстрей! В центр! Плачу втрое! Поехали!!!
Я еще не верил, что выскочил из ловушки. Позавчера меня избили уличные бандиты и арестовала милиция, два часа назад едва не задавила милицейская машина, а теперь чуть не утащили в КГБ. Скорей всего, за всем этим еще нет единой направляющей руки, но события явно набирают скорость, и, конечно, не сегодня, так завтра рапорт из райотдела милиции о драке Плоткина у Савеловского вокзала, фонограмма беседы Плоткина с Гдляном и докладная об интервью того же Плоткина в валютном баре «Космоса» сойдутся на чьем-то столе. И тогда…
Черт возьми, на кой хер я продался этим японцам! Не нужны мне ни пять тысяч долларов, ни «Tokyo Readers Digest»!…
Между тем шофер гнал машину по темному проспекту Мира к центру Москвы, а я поминутно оглядывался – нет ли погони. По дороге я трижды приказал сменить направление – с площади Маяковского на площадь Восстания, потом – на Арбат, к ресторану «Прага». Но чем дальше мы уезжали от «Космоса», тем сильнее нарастал во мне страх. Потому что вот сейчас, в эту минуту или в следующую молодые гэбисты «Космоса» спросят администратора гостиницы: «А в каком номере этот Плоткин живет?». И – все! Как только администратор скажет им, что я еще вчера улетел в Ленинград, они сразу усекут, что я в Москве нелегально. И, конечно, тут же поднимут на ноги московский угрозыск и свое, гэбэшное управление по надзору за иностранцами. Господи, куда же я от них денусь? Барух! Ата! Адонай!… Шофер проехал к «Праге» какими-то темными переулками, я убедился, что никто пока не гонится за нами, и одновременно увидел в этих переулках темные туловища армейских грузовиков и бронетранспортеров. Наверно, это были те самые бронетранспортеры, которые привезли в Москву ночью по железной дороге.
