– Нам с тобой жены не будут ноги мыть. Ни тебе, ни мне, – сурово сказал Максим.
Я хотел выяснить, почему он так думает, но в эту минуту за моей спиной прозвучал телефонный звонок. Я откинулся на матраце, разгреб рукой груду одежды за ним – джинсы, мятые рубашки, носки – и, наконец, извлек трубку дребезжащего телефона.
– Алло.
– Mister Plotkin? – сказал в трубке осторожно вкрадчивый голос.
– Да, это я.
– Добрый вечер. Это Ниоси Йосито из журнала «Токийский читательский дайджест». Вы помните меня?
– О, yes, yes!– воскликнул я с преувеличенным энтузиазмом. Год назад этот Йосито дважды брал у меня интервью, и оба раза Tokyo Readers Digest заплатил мне совсем не плохо – по пятьсот долларов.
За такие деньги я способен запомнить даже японские фамилии.
– Конечно помню! Как поживаете?
– Хорошо, спасибо. Вас нелегко было отыскать… – вкрадчивый голос выдержал паузу, давая мне возможность объяснить мой переезд из богатого пригорода Бостона в нищую окраину Нью-Йорка.
– Well,– сказал голос после паузы. – Наш журнал хочет предложить вам поехать в Москву в составе международной делегации журналистов…
– Куда??? – изумился я.
– В Москву. Наш журнал оплатит всю вашу поездку, а вы напишете нам рассказ об этом путешествии.
– Вы шутите? Я автор «Гэбэшных псов»! Советские никогда не дадут мне въездную визу! А если и дадут, то только чтобы КГБ арестовало меня, как только я приземлюсь в Москве!
– Ну, это не обязательно… – мягко сказал голос. – Они утверждают, что у них там гласность и Горбачевская перестройка. И наш журнал хочет проверить, насколько это соответствует действительности… – Вкрадчивый японец знал английский не намного лучше меня и поэтому говорил старательно и медленно. – Мы заплатим вам пятьсот долларов за тысячу слов, и вы можете написать нам очерк до десяти тысяч слов. Ну как?
Мерзавцы, мысленно восхитился я и снова закрыл трубку рукой, поскольку из туалета донесся шум спускаемой воды. «Автор „Гэбэшных псов“ в Москве!»– неплохой заголовок для богатого японского журнала, но я должен на своей шкуре проверить, реальна ли в СССР гласность. При этом гэбэшники могут уколоть меня отравленным зонтиком, как они отравили болгарского диссидента Георгия Маркова, могут убить, как убили в Мюнхене двух сотрудников радиостанции «Свобода», могут столкнуть под поезд в метро, или подсыпать яд в ресторане, или просто поломать мне ребра в якобы уличной драке с хулиганами. И все – за пять тысяч долларов! Но с другой стороны, пять тысяч – это три месячных платежа алиментов, три месяца свободы!…
– Mister Plotkin? – напомнил о себе японский голос в телефонной трубке.
– Извините, я не могу поехать, – сказал я, почему-то разом охрипнув.
– Что ж… Конечно, мы не можем настаивать. Но и вам не нужно спешить с окончательным ответом. Если вы передумаете, то наш новый офис помещается теперь в Рокфеллер-центре. Мой телефон 678-91-02. Спокойной ночи.
Я положил трубку и сел на пол, глядя на картину своего приятеля.
Россия – хмельной безногий варвар в заломленной на затылок шапке – летела на меня из подрамника. У нее было мучительно знакомое лицо. И вдруг я вспомнил, на кого похож этот бледнолицый калека. На Алешу, вот на кого! На улыбчивого мерзавца Алешу, русского таможенника, который…
Поздним вечером в Вене, в крошечной, как пенал, комнате дешевого отеля «Zum Turkin» я взглянул на себя в зеркало и замер от изумления: поперек моей левой щеки легла глубокая, как у старика, морщина. Как шрам. Как окоп. А еще утром в Москве, когда я брился перед эмиграцией, у меня были гладкие щеки.
Цена эмиграции – шрам эмиграции, подумал я и даже записал эту фразу в дневник. Мол, в этот день шрам эмиграции лег поперек моей щеки и поперек биографии. И провела этот шрам шереметьевская таможня…
– Эй, вы! Как вас там? Фельдман? Идите к четвертой стойке, вас там будут досматривать!
Сутулая старушка Фельдман, вытягивая, как черепаха, тонкую шею из узких плеч, волоком потащила к таможенной стойке два тяжелых фибровых чемодана. Но когда дотащилась, веселый таможенник в сером кителе крикнул через зал своему коллеге:
– Алеша, я занят, возьми ее себе! Идите к первой стойке, Фельдман! Живей, живей!
Старуха Фельдман снова впряглась в свои два чемодана, но у нее уже не было сил сдвинуть их с места. А из-за каната, перегородившего вход в таможенный зал, из толпы провожающих какая-то растрепанная женщина кричала:
– Мама, брось эти чемоданы! Брось! Пустите, я помогу ей!
– Провожающим в зал нельзя, – стояла на ее пути грудастая дежурная в таможенной форме: кителе, юбке и хромовых офицерских сапожках.
Наконец, старуха сдвинула с места один чемодан и, напрягаясь, толчками покатила его к первой стойке. Там работал таможенник, которого почему-то боялись все эмигранты, хотя называли его только по имени – Алеша. Он был русоголов, голубоглаз, с юношеским пушком на розовых щеках – просто царевич из русских сказок. Сейчас перед этим Алешей лежали на таможенном столе груда детской одежды и распахнутый саквояж, а сбоку, в нескольких шагах, на другом столе – еще один распахнутый чемодан, и над этим чемоданом стояла другая таможенница-инспектор – тоже молоденькая, не старше 23-х. Вдвоем они вели досмотр ручного багажа у веснушчатой тридцатилетней шатенки в потертой рыжей куртке и стоптанных сапогах. К ногам шатенки жалась худенькая пятилетняя девочка в расстегнутой кроличьей шубке, она держала в руках облупленный черный футляр скрипки-четвертушки, а из рукавов ее шубки почти до пола свисали красные рукавички на шнурках.
– Идите сюда! – властно звал шатенку Алеша, вынимая из ее саквояжа очередной пакет.
– Это что у вас?
– Это лекарство для ребенка.
– Лекарства вывозить нельзя.
– Идите сюда! – тут же, без паузы, включалась таможенница за вторым столом, вынимая из чемодана коробку со стиральным порошком. – Это что?
– Это стиральный порошок, вы же это видите.
– Стиральный порошок нельзя вывозить в фабричной упаковке. Пересыпьте в полиэтиленовый пакет, тогда везите.
– Но где я тут возьму полиэтиленовый пакет?
– Это нас не касается.
– Идите сюда! – звал Алеша. – Быстрей! Это что? – и скосил глаза на старуху Фельдман, которая оставила у его стойки один чемодан и пошла за вторым.
– Это бутерброды, для ребенка, – сказала шатенка и показала на дочку. – Никакие продукты вывозить нельзя.
– Но это же для ребенка!
– Вам же сказано: никакие продукты. А это что?
– Это кофейная чашка, треснувшая, осталась от мамы…
– Это предмет старины. Где разрешение Министерства культуры на вывоз? Вы! – Алеша повернулся к старухе Фельдман, которая подтащила к его стойке второй чемодан. – Идите к третьей стойке, мы тут заняты!
