ЮДЖИН ГОЛЯКОВ (поспешно и услужливо): Да, времени у нас мало!
ГЕНЕРАЛ БЫКОВ: Но я все же доскажу до конца! Сейчас во главу угла стал вопрос о взаимодействии различных стран в борьбе с международным терроризмом. И мы предлагаем вашим спецслужбам: давайте сотрудничать, давайте вместе бороться с этой опасностью…
Тут я уловил, что генерал ловко перепрыгнул на тему, ради которой, кажется, и пришел сюда: продать нам новый имидж КГБ, показать, что они теперь совсем не те, что раньше, а наоборот – нужны человечеству и вообще без них не спасти мир от ядерного терроризма! Тридцать журналистских перьев сидели перед генералом с включенными магнитофонами и представляли как минимум тридцать газет и журналов США, Канады, Европы и Японии. Подбросить через нас миру хотя бы несколько слов о «новом лице КГБ» – это и было задачей гэбэшного генерала. И он старался:
– Как идет перестройка в КГБ? Сейчас к нам приходят специалисты в возрасте 25-30 лет, и, конечно, они нас заменят. Это хорошие кадры и хорошие специалисты. И в свете перспектив международного сотрудничества это большое дело.
АРИЭЛ ВИЙСКИ (Dennis Cronicle, Южная Дакота): Забудем о бюрократии. Я хочу спросить вас, Юджин, о ваших соседях слева и справа. Они рады перестройке и гласности или нет? Например, я не видел ни одной улыбки на лице вашего полковника за весь день. (Смех, хохот).
Ай да Вийски, подумал я! С виду такая размазня, а нате вам – достал сразу и полковника и генерала!
ПОЛКОВНИК АЗАРЕНКО (впервые улыбаясь): Да, я рад! (Всеобщий облегченный смех)
ГЕНЕРАЛ БЫКОВ: Интересно видеть человека, который любит короткие ответы – «да» и «нет». Я доставлю вам удовольствие и скажу – «да, да» – два раза!
После встречи, уже в коридоре я, еще раскаленный, подошел к генералу Быкову и стал цитировать опубликованное недавно в «Известиях» интервью председателя марийского КГБ, в котором тот открыто признал существование и ныне сети стукачей на заводах и в колхозах. Но генерал прервал меня:
– Слушайте, это вы автор «Гэбэшных собак»?
– "Псов" – уточнил я.
– Я, правда, не читал книгу, но слышал отрывки по радио. По Би-Би-Си, кажется, или по «Свободе»…
– Ее и там и там читали на Советский Союз.
– Занятно вы брежневскую мафию описали, занятно. А вот про Андропова у вас не все справедливо. Скажите, эта книга выйдет по-русски?
Я усмехнулся и повторил ему его же вопрос:
– Скажите, эта книга выйдет по-русски?
Он коротко развел руками:
– Ну, мы прессу не контролируем. Вы же видите, что про нас самих пишут.
И вдруг у меня просто сорвалось с языка:
– Простите, а вы из Ленинграда?
– Да, я питерец, – он улыбнулся с присущей всем питерцам гордостью или просто польщенный тем, что я опознал в нем ленинградца. – А что?
– А в Москве вы недавно, правда?
Кажется, ему перестал нравиться мой допрос, он сказал сухо:
– Ну, это как считать. А почему вы спрашиваете?
– А это вы одиннадцать лет назад арестовали на «Ленфильме» мой фильм «Зима бесконечна»?
Он глянул мне в глаза и опять улыбнулся:
– Да что вы! Одиннадцать лет назад я работал в Монголии. А что – прямо арестовали фильм?
Однако была в его улыбке какая-то чрезмерность, а в интонации такое сверхизумление и сочувствие, что мне уже расхотелось продолжать этот разговор. Но я все же сказал:
– В семьдесят восьмом году по приказу Романова ленинградский КГБ арестовал мой фильм. А потом, уже по приказу Павлаша, его смыли. Но, может быть, и не смыли? Может, он лежит в ваших архивах? А?
– Дорогой мой!…– генерал доверительно тронул меня за плечо.
И – в тот же миг разом сверкнули несколько блицев.
Я оглянулся. В нескольких шагах от нас стояли с фотокамерами Мичико Катояма, Моника Брадшоу и весь мой «боевой взвод» – полковник Лозински, адвокат Норман Берн, мэр-здоровяк Джон О'Хаген и ковбой-издатель Роберт Макгроу. Роберт держал свою видеокамеру на плече, как гранатомет. Я невольно улыбнулся этой охране. А генерал тем временем сказал:
– Дорогой мой! У нас сейчас постоянно требуют то архивы Сахарова, то дневники Валенберга, то какие-то рукописи! Но у нас ничего нет, клянусь! Вы же советский в прошлом человек, вы должны понимать: если был приказ что-то уничтожить или смыть, то приказы в то время выполнялись.
И он так подчеркнул слова «в то время», чтобы на этот раз я поверил ему на сто процентов. Да, в то время приказы действительно выполнялись. И если все эти годы в моей душе еще теплилась призрачная надежда, что где-нибудь в подвалах КГБ на архивной полке лежит опечатанный металлический ящик с моим фильмом, то теперь…
– Would you shake hands, please [Пожмите друг другу руки, пожалуйста]! – прозвучал сбоку тонкий голосок миниатюрной Мичико Катояма.
Я еще колебался какую-то долю секунды, но генерал уже протянул мне руку, и в этом жесте не было никакого подтекста или символики, это просто рефлекторный ответ на просьбу женщины и фотографа.
Но именно этот непроизвольный жест обнаружил, что генерал прекрасно понимает по-английски! Хотя на протяжении всей конференции общался с нами только через переводчика.
14
Я шел по Москве.
Мне хочется написать эту фразу еще раз, на отдельной строке заглавными буквами: Я ШЕЛ ПО МОСКВЕ.
И еще раз: Я ШЕЛ ПО МОСКВЕ.
Потому что Я – улетевший из этой страны в самый разгар холодной войны, Я – отрезавший ее от себя, его руку, пораженную гангреной, Я – выскребший из себя даже сны о Москве, как при аборте выскребают ребенка, Я – написавший несколько таких антисоветских романов, что издатели, страшась мести КГБ, советовали мне публиковать эти книги под псевдонимом, – ШЕЛ – сам, своими ногами, не в наручниках, не во сне, а жарким солнечным днем! – ПО МОСКВЕ!– вы понимаете?! – по мостовым моей юности… по своей прошлой жизни…
Я шел, и душа моя пела, как у ребенка, проснувшегося солнечным утром. Всю нашу делегацию увезли из АПН на обед, а потом их поведут на русский балет на льду, поскольку Большой театр – дежурное блюдо для всех иностранных туристов – закрыт на ремонт. Но я бы и в Большой не пошел – у меня слишком мало времени в Москве, чтобы терять несколько часов на театр. Ведь послезавтра мы уже летим в Ленинград, а оттуда через три дня поездом – в Таллинн, и все – бай-бай, USSR!
И вот я иду по Москве… От АПН к Дому кино на встречу с друзьями.
Космонавты, которые ходили по Луне, испытывали, по их рассказам, неземное удовольствие от отсутствия притяжения. И космонавты, которые летают вокруг Земли, тоже кайфуют там от невесомости. Но я уверен, что еще большее удовольствие они ощущают в момент приземления, когда выходят из космических кораблей и идут по своей собственной, самой обыкновенной, но такой родной земле. Десять лет я был в невесомости, я жил на Луне. А теперь я вернулся на СВОЮ планету, я иду по СВОЕМУ асфальту, я дышу СВОЕЙ атмосферой и я читаю СВОИ, русские вывески. Пусть на этой планете земное притяжение усилено давлением КГБ и КПСС – мне плевать, я сейчас этого и не ощущаю. Пусть 11 лет назад они арестовали и смыли мой фильм – теперь КГБ будет всюду стелить перед нашей делегацией красные дорожки, ведь им так нужно, чтобы мы рассказали миру, какие они мирные и демократичные. И пускай московский асфальт сер от пыли и газетного мусора, заплеван и перерыт канавами – мои ноги ступают тут легко, как ноги Христа по воде. И пусть атмосфера Москвы загазована выше всех допустимых пределов, я дышу этим воздухом, как веселящим газом. А про русские вывески и говорить нечего! – пусть это не бродвейская реклама, а самые стандартные, дубовым шрифтом написанные слова из лексикона пролетарского неандертальства – «ПРОМТОВАРЫ». «КУЛЬТТОВАРЫ», «ХОЗТОВАРЫ», «ВОЕНТОРГ», – но все равно я тут как рыба в воде! Я иду по Москве. Я – иду – по Москве!
