– А можно, мы сфотографируем эту страницу? – осторожно спросил я у Мэра Таллинна. – На память? – Пожалуйста, – ответил он.
У меня не было фотоаппарата, но, к счастью, Джон со своей камерой не расставался никогда.
– Джон, быстрей! Несколько снимков! – засуетился я, тут же прикидывая в уме, в какой американской библиотеке можно найти старую книгу графолога Зуева-Инсарова «Почерк и личность», которую я читал лет тридцать назад в спецхране Ленинской библиотеки в Москве. Насколько я помнил эту книгу, строки такой «ровизны», как у Горбачева, свидетельствуют о твердом, уравновешенном характере человека с жестким самоконтролем. Но с другой стороны, эта же ровизна говорит об отсутствии творческого воображения (у поэтов, композиторов, художников строки никогда не бывают прямые, а либо взлетают вверх, либо загибаются вниз, утверждал Зуев-Инсаров). И еще одна подробность, которую я помнил: такая полная закрытость букв "о", "а", "е" и "р", как в почерке Горбачева, свидетельствует о замкнутости характера, скрытности…
С трудом дождавшись конца приема у мэра Таллинна, я бегом прибежал в гостиницу и стал искать Сэма Лозинского. Пусть я не получил интервью у Ельцина, но я добрался до Горбачева! Я привезу из этой поездки сенсационный материал – не только для Японии! Я верну себе жену и дочку! И – чем черт не шутит!– через пару лет я буду снова снимать кино в России!…
Полковник Лозински сидел на втором этаже в валютном баре, приводил в порядок свои журналистские записи. Я бесцеремонно плюхнулся рядом на стул:
– Сэм, у тебя есть связи в National Defence Counsel? – А что случилось? – спросил он встревоженно. Я быстро оглянулся на сидящих в баре. Но все смотрели в сторону телевизора, висевшего над стойкой бара, и я зашептал Сэму сквозь зубы:
– Только что мы с Джоном 0'Хагеном сфотографировали страницу рукописного текста Горбачева! Ты понимаешь? Если у тебя есть знакомые в Совете национальной обороны, то через них можно получить лучшую экспертизу его почерка! А это же сенсация на первую полосу! Понимаешь! – Yes, sir! – сказал подполковник. – Будет сделано, сэр! Я встал, заказал себе водку со льдом и, уже успокаиваясь, спросил у Сэма:
– Кстати, а что было в Эрмитаже? Тебе удалось сфотографировать мальтийские кресты?
– О, да! Представляешь? Они не только разрешили фотографировать, но повели меня в запасники и показали всю коллекцию! Я не верил своим глазам – у них эти ордена навалом лежат в ящиках! Как скобяной товар! – Ну, ты взял хоть пару? Он ошарашенно посмотрел мне в глаза: – Ты думаешь, они могли дать мне хоть один? И вдруг я заметил, что на меня с явным любопытством уставились почти все посетители бара, а в разом наступившей тишине я услышал голос Виктора Мережко:
«Итак, ты уехал одиннадцать лет тому назад. Спустя какое-то время была опубликована твоя книга, которая, я помню, имела резонанс скорей такой, ну, подпольно-самиздатовский…»
Голос шел из телевизора, висевшего над стойкой бара, а на экране телевизора были я и Мережко – это шла московская «Кинопанорама».
«Эту книгу твою читали по радио „Свобода“, оттуда, – продолжал на экране Виктор. – И я знаю, что вокруг твоего имени ходили самые неприятные слухи. Что ты клевещешь на Брежнева, в частности, и на нашу страну. О чем эта книга рассказывала?»
– Ну, во-первых, – отвечал я с экрана с кино-ироничной улыбкой, – никакого самиздата на Западе нет. Книжка вышла на тринадцати языках, если включить русский. Вышла она в Англии, в Америке, в Германии, Франции, Италии, Норвегии, Голландии, Японии и так далее. А ее русское издание попало сюда уж я не знаю, каким путем. Но я знаю, что на черном рынке у вас эта книга стоила большие деньги.
– Да, она продавалась, – подтвердил Виктор, – Думаешь, это возможно сейчас – ее публикация в нашей стране?
– На сегодняшний день в этой книге ничего взрывчатого уже нет. – Она устарела, да?
– Нет, она не устарела. В этой книге вся ваша узбекская и азербайджанская партийно-коррумпированная мафия. И так случилось, что два дня назад на заседании межрегиональной группы депутатов Верховного Совета я познакомился с героями этого романа, которых я выдумал десять лет назад, – я познакомился с Гдляном и Ивановым. Я послал Гдляну записку через зал. Мол, не найдется ли у вас пары минут для автора. Ну, а он встал и вышел за мной и так мы познакомились…
– Вот прошло столько лет! – перебил Виктор. – Ты оторвался от нашего кино и в то кино не попал. Вот ты сейчас приехал в Советский Союз уже как гражданин Соединенных Штатов. У тебя есть тайная мысль, что ты можешь – уже учитывая новую ситуацию в стране – вернуться в кино, в наше кино?
– Почему «тайная» мысль? Два дня назад я получил предложение экранизировать одну из моих книг.
– Значит, твой визит не гостевой, а еще и деловой? – допрашивал меня Виктор.
– Нет, мой визит вообще не гостевой, – отвечал я ему. – Я приехал в составе делегации американских журналистов. Это официальная поездка. Но я с первого дня бросил своих американцев и рванулся ко всем вам, потому что тебя, например, я не видел одиннадцать лет! И когда я услышал твой голос, у меня мурашки пошли по коже. И вообще – здесь у меня много друзей, знакомых, весь этот мир! Но очень боюсь, что меня это втянет. Потому что кино – ты же понимаешь! Это как наркотик! – Кино и друзья, – сказал Виктор. – Кино и друзья, – повторил я за ним и воскликнул: – Но писать книги куда спокойней, старик! Никакой цензуры! Никакой редактуры! Никто не лезет, никто не ломает ничего! Если одну строчку они хотят исправить, они мне звонят и говорят: «У нас не приняты трагические финалы. Хэппи энд, пожалуйста! Ну, хоть одну строчку про то, что, может быть, герой не погиб в конце»! Понимаешь? Нет редактора, Витя! – Тем не менее… – улыбнулся он. – Тем не менее я хочу пожелать тебе, чтобы ты все же вернулся к своей первой замечательной профессии, чтобы ты вернулся в кино! – Спасибо…".
Следом за этим Виктор перешел к следующему сюжету – анонсу какого-то нового фильма. А Сэм Лозински спросил:
– Что это было? У тебя брало интервью советское телевидение?
– Даже два интервью! – похвастал я, вспомнив, что еще вчера по программе «Добрый вечер, Москва!» должно было пройти интервью, которое снял в «Космосе» Игорь Финковский. И, пользуясь своей минутной славой, спросил у бармена: – А можно мне с вашего телефона позвонить в Москву? Я заплачу.
Он молча поставил на стойку телефонный аппарат, я вытащил визитную карточку Финковского, набрал московский код и номер телередакции.
– Алло! Добрый вечер. Это Вадим Плоткин вас беспокоит. Можно Игоря Финковского?
– Его сейчас нет, – сказал молодой мужской голос. – А что вас интересует? Вы по поводу своего интервью? – Да, я хотел бы знать…
– К сожалению, цензура его зарезала. Сняли с эфира в последнюю минуту.
– А разве у вас еще есть цензура? – спросил я. – Я сейчас видел себя в «Кинопанораме», они ничего не вырезали.
– Не спешите с выводами, – сказал голос. – Посмотрите эту передачу до конца. Мы вас такой ценой выпускать в эфир не хотим.
