15 часов 00 минут
Курский вокзал не только самый модерновый в Москве. Он соперничает с Бухарестским за право считаться самым крупным вокзалом в Европе. Бесшумные эскалаторы, сверкающие указатели, бесконечные ряды камер хранения и самые длинные в мире очереди в билетные кассы. Сейчас, летом, вокзал гудит, как армия на походе – тысячи людей снуют по залам и эскалаторам, сидят и лежат на всех скамейках и креслах, на полу и в подземных переходах, и стометровая змеевидная очередь стоит к женскому туалету.
Я и Светлов продираемся через чемоданы, тюки, мешки, ведра, корзины, детей, стариков и пассажиров среднего транзитного возраста к отсеку с табличкой «Линейный отдел милиции». Линейный отдел Курского вокзала оказывается таким же зашарпанным, как и его собратья на Казанском, Павелецком и всех остальных московских вокзалах. Ничего не попишешь, такова уж специфика милицейской работы – превращать в хлев любое, пусть самое современное помещение.
Стандартный зал дежурной части уставлен стандартными дубовыми скамьями. На них жулье, воры, вокзальные пьяницы и проститутки, спекулянты, обворованные и потерявшиеся пассажиры, зареванные дети. Одних милиция задержала, другие сами пришли или привели кого-то. И все эти люди галдят, требуют, оправдываются, матерятся и наседают на дежурного по отделу – краснолицего, с тройным подбородком, капитана:
«Товарищ капитан, я уже третий день не могу в этом хаосе отыскать свою жену, встали в разные кассы и потерялись. Может, ее ограбили, может, еще хуже… Помогите найти, прошу вас…»
«Паслюшай, дарагой! Три мешка урюк вез, мой урюк, нэпродажний. Дэвочку такой бэленький, такой харошенький папрасил: пастереги, дарагой, в туалэт схадить нужно. И что думаешь? Через дэсять минут пришел – нет дэвушки, нет три мешка урюк, нет чемодана. Как такой дэвушка поднял три мешка – не понимаю…»
«Я им говорю: я в Одессу везу польскую косметику, для подруг. А они налетели – продай, продай! Я не хотела продавать, а они просят: у нас поезд уходит, ты еще купишь, у вас в Одессе все есть, а у них в Норильске ничего нет… Ну, ладно, мне жалко их стало. А тут старшина приходит: „Спекуляция!“…»
Ясно, что среди такого бедлама, когда каждый час пропадают и теряются чемоданы, дети, невесты, мужья и жены, к заявлению Айна Силиня о похищении ее жениха и еще какого-то корреспондента тут отнеслись, как и ко всем прочим: мол, ничего страшного, найдется жених, наверно, водку поехал пить…
Не успели мы со Светловым представиться дежурному капитану, как перед нами словно из-под земли вырастает Пшеничный. Он утомлен, худые щеки ввалились, глаза красные от бессонницы, но по тому, как держится, движется и отвечает на вопросы, чувствуется, что он тут уже, как рыба в воде.
– Давно ты здесь? – спрашиваю.
– Почти сутки, со вчерашнего вечера. Идемте, – слегка волоча левую ногу, Пшеничный приводит нас в угловой кабинет, мы закуриваем и он докладывает о том, что ему удалось за эти двадцать часов.
…Искать свидетелей налета на Белкина и Сашу Рыбакова нужно было среди тех, кто изо дня в день толчется на вокзальной площади. Носильщики, таксисты, милиционеры, лоточники и спекулянты всякой мелочью. Среди них и провел эти двадцать часов Пшеничный. Методично, как утюг, он «пропахал» каждый квадрат площади, допросил, опросил и вытащил на душевный разговор десятки людей – от диспетчера до торговцев мороженым и цветами. Упорно веря, что в мире всегда есть пара глаз, которая видела именно то, что, казалось бы, никто не видел, и чья-то память, которая помнит именно то, чего не помнят другие, – Пшеничный, как по цепочке, шел от человека к человеку, от десятков «не знаю», «не помню», «не видел» и «не слышал», к старику-носильщику, который сказал, что он-то сам не был в тот час на площади, но слышал, как гадалка Земфира пугала своих детей: «Будешь плохо просить, отдам в санитарную машину, пускай вас тоже увезут, как этих психов!».
Пшеничный бросился искать гадалку Земфиру и выяснил, что пару часов назад ее в очередной раз задержали дружинники и вместе с ее восемью детьми увели в линейный отдел милиции. Ребятам с красными повязками не понравилось, что вразрез с официальной пропагандой, обещающей скорейший подъем народного хозяйства и общее благосостояние трудящихся, Земфира предсказала каким-то солдатам «войну с бусурманами» и невозвратную дальнюю дорогу в чужие страны. При этом цыганка советовала всем веселиться сейчас, до войны, и взимала за совет «пятерку».
Пшеничный прибежал в линотдел милиции как раз в тот момент, когда гражданку Земфиру Соколову после двухчасового допроса водворяли в КПЗ. Оказалось, что осуществить это не так просто – помощника дежурного, который пытался затолкнуть цыганку в камеру, окружили ее восемь детей, дергали во все стороны, шарили по карманам, наседали на плечи, притворно плакали и всерьез кусались.
Пшеничный увел цыганку в «ленинскую комнату» милиции и там допросил. Земфира помнила случай ареста двух психов и подтвердила, что «санитаров» было четверо, и что машина, куда они затолкали «сумасшедших», была санитарной. Но примет «санитаров» она не вспомнила, как ни старалась. Зато сказала:
– Когда эта «санитарка» ушла, один алкаш сказал: «Берут людей прямо как в 37 году!».
– Кто этот алкаш?
– Я его не знаю, но вижу тут каждый день – к Лидке за пивом ходит.
Лидка, продавщица пивного ларька у пригородных касс, по приметам, которые назвала цыганка, сразу назвала Пшеничному алкаша, который был ему нужен. «Лев Палыч вам нужен, ясно. Он к трем подходит, как часы, каждый день. Ждите». Пшеничный высидел час у пивного ларька и дождался высокого пожилого блондина с бидоном для пива. Это и был Лев Павлович Синицын, преподаватель Суриковского художественного института, постоянный Лидкин клиент. Налив пивца в бидон и взяв сверх еще кружку пива, Синицын с достоинством отошел с Пшеничным в сторонку.
– Чем могу служить?
Пшеничный объяснил. Лев Павлович, задумчиво оглаживая ладонью пивную кружку стал неторопливо рассказывать. Да, он помнит тот день. У него тогда отпуск начался, и он пришел за пивом в неурочное время, с утра, только отстоял еще перед этим очередь за хамсой в рыбном магазине. И вот, когда он шел с этой хамсой и пустым бидоном мимо очереди на такси к пивному ларьку, он вдруг увидел странную картину: к хвосту очереди подкатил санитарный «рафик», остановился, из него вышли двое санитаров в белых халатах и еще двое без халатов и тут же набросились на двух молодых людей и девушку. Девушка не то вырвалась и убежала, не то они ее сами выпустили – этого Синицын не помнил, как не помнил номера машины, но зато он хорошо помнит, что именно поразило его в этой сцене больше всего. Нет, вовсе не то, что среди бела дня людей опять хватают и это похоже на 37 год – этому что удивляться? – сказал Синицын с грустной улыбкой. – «история повторяется сначала как трагедия, а потом как фарс», – нет, его поразило, что одним из санитаров был бывший чемпион Европы по боксу в среднем весе Виктор Акеев. Хотя, впрочем, подумал он после, а почему бы бывшему боксеру и не пойти работать санитаром в дурдом?…
