В ее глазах вспыхнула надежда и уважение к моей персоне, и я не сказал ей, что всесоюзный розыск объявлен на этого Гридасова шесть лет назад, а толку нет. Но, каюсь, уж очень хотелось произвести на нее впечатление настоящего сыщика, а-ля актер Мартынюк из телесерии «Следствие ведут знатоки». Интересно, что бы сказали эти «знатоки», если бы вдруг выяснилось, что рукопись, в которой подробно описан целый ряд преступлений – сплошные враки. Если Белкин не жил у Свердлова-Котовского, то не было острова Рыбачий и шестнадцатилетней каспийской нимфы. Не было маскарада с переодеванием Белкина в спортивные брюки и майку, «горки» с наркоманами, погони на «Жигулях» за Мосолом и выстрелов на Песчаной косе. Не было ночного откровенного разговора Белкина с Сашкой Шахом и – выходит, Белкин не мог знать, что Рыбаков и Айна Силиня едут в Москву. Бакинская милиция отрицает историю с гробом и арест Белкина, а корреспондент «Комсомольской правды» Радий Свердлов вообще не видел Белкина в Баку. Так был ли Белкин в Баку на самом деле или не был? Если бы не труп Рыбакова, если бы не похищение Белкина Генералом Гридасовым, если бы Белкин не передал по телефону из Баку в редакцию «Комсомольской правды» два своих очерка – «Черные ледники» и «Бакинские наркоманы» и если бы не тревожные черные глаза этой Инны, можно было бы спросить – да был ли вообще Белкин?…
Мы выпили с Инной еще по рюмке вина, договорились, что я буду держать ее в курсе дела, а она – звонить мне, если узнает что-то новое. Взяв рукопись Белкина, я ушел домой. На столе осталась недопитая бутылка моих любимых «Черных глаз». Инна настаивала, чтобы я забрал эту бутылку с собой, но я отказался.
– Допьем как-нибудь после, когда найдем Белкина. Мы ведь соседи, я у Измайловского парка живу…
А потом я шел пешком от 12-й Парковой до Измайловской и думал об этой Инне больше, чем о Белкине. Первый день следствия начался с «Черных глаз» и кончился черными глазами. К добру ли это?…
Часть вторая
Вторник, 5 июня 1979 г., после полудня
В первой половине дня ничего интересного не произошло. Отправив телеграмму в рижскую милицию о срочном направлении в Москву свидетельницы Айны Силиня, я подробно проинструктировал двух улетающих в Баку «архаровцев» Светлова: а) сверить полученный в Аэрофлоте список пассажиров рейса «Ташкент–Баку» с архивом школы № 171, где учился Белкин; б) исподволь, неофициально прощупать грузчиков бакинского аэропорта и выяснить, была ли история с гробом; в) войти в контакт с бакинской шпаной и навести справки о Генерале-Гридасове. Для двоих этой работы было больше, чем достаточно, особенно если учесть, что действовать они должны были в чужом городе без помощи местной милиции. Едва за ними закрылась дверь, я занялся скучнейшей канцелярской работой, без которой не обходится ни одно расследование дела, каким бы срочным оно не было.
Бакланов опять хотел вытащить меня в пивной бар, ему явно хотелось потрепаться за кружкой пива о его новом деле, но мне было недосуг – я корпел на планом расследования уголовного дела.
Бакланов ушел обиженный, я опять застучал на машинке, и в эту минуту дверь с грохотом распахнулась, в кабинет буквально вломился Марат Светлов.
– Трижды в Бога, в душу, в холеру! – понес он с порога, потный, взъерошенный, в расхристанной штатской рубашке. – На кой сдалась эта работа?! Уже вышел на эту старуху, а она дуба дала! Офигеть можно!
Ничего не понимая, я смотрел на него, ждал, когда он выкипит. Минуты через две он поостыл, и я услышал действительно «офигительную» историю.
Сегодня ровно в десять утра Марат Светлов, отправив двух своих подчиненных в Баку, собрал остальных, чтобы дать им задания на день. В основном, его второе отделение занималось раскрытием запутанных убийств и других особо опасных преступлений, и поэтому тех «архаровцев», на ком висели «мокрые дела», Светлов не стал трогать. А остальным, свободным – было их пятеро, – Светлов роздал по пачке фотографий. Снимки были как из музея – на каждой фотограф муровского НТО запечатлел броши, шпильки, булавки, серьги и кулоны, найденные в «дипломате» Сашки Шаха-Рыбакова. Светлов приказал своим сыщикам порыскать по московским скупкам золота и драгоценностей и ювелирным магазинам и с помощью «своих людей» среди фарцы, яманщиков, темщиков и прочей шушеры «примерить» эти драгоценности – а вдруг кто-то назовет их владельцев. Каждому досталось по пять-шесть периферийных магазинов, себе Светлов взял центр.
Доехав до Сретенки и приткнув служебную «Волгу» возле «Спортивной книги», Светлов с чемоданчиком в руках прошествовал к дверям скупки золота и бриллиантов, вызвал из-за стойки заведующего и заперся с ним в клетушке-кабинете. Место было первым, поэтому завмаг как бы выполнял функции эксперта-специалиста. Увидев тончайшую ювелирную работу – все эти золотые броши, шпильки и кулоны, украшенные хризолитами, перламутром, гранатами и бриллиантами явно музейного достоинства, Гильтбург всплеснул руками:
– Марат Алексеич, где взяли? Музейные вещи… Нет, никогда не видел и в руках ничего подобного не держал. Разве что во время войны, при конфискации, но тоже не то было, не такая работа…
Короче, визит этот не продвинул Светлова к цели ни на миллиметр. Но Светлов не сдавался. Он съездил на Старый Арбат в один из старейших ювелирных магазинов, на Красную Пресню, в Столешников переулок, заглянул и к экспертам музея Алмазного фонда, но кроме того, что эти драгоценности – работа явно одного и не современного мастера, а по крайней мере, XIX века мастера, – кроме этих общих данных, никто нечего сказать не мог. Даже самым старым и опытным скупщикам драгоценностей в Москве эти броши и кулоны никогда на глаза не попадались.
К двенадцати дня, прервав свое путешествие, Светлов пообедал в ресторане Союза художников. Выйдя из ресторана на Гоголевский бульвар, Светлов вдруг схватился за свою лысеющую голову: «Мама родная! Как же я забыл?!». Он стоял возле старого дома, где знаменитая кропоткинская булочная, и в этом доме чуть ли не с дореволюционных времен живет один из искуснейших ювелиров столицы – Эммануил Исаакович Синайский.
Светлов почти бегом взбежал на второй этаж. Так и есть, вот почерневшая медная табличка «Ювелир Э.И.Синайский». Светлов нетерпеливо нажал звонок.
– Ма-а-ар-рат А-ле-ексе-ич! Да-ара-агу-уша! Какими судьбами? – Высокий подтянутый старикан, одно лицо с Вертинским, широкими театральными жестами обнимает старого знакомого, грассируя и чуть заикаясь.
И пока молоденькая пышечка («Племянница, Марат Алексеич, племянница из Владикавказа, не подумайте что-нибудь эдакое!») привычно сервировала закуску под коньячок, водочку и наливку, Синайский, рассказывая какие-то байки, которых он знал тысячи, рассматривал в лупу драгоценности.
– Послушайте, моой дрр-рагой, откуда эти сокр-ррровища? Поделитесь с глупым стар-рр-рикашкой.
– Вы меня спрашиваете? – в тон ему ответил Светлов. – А для чего же я к вам пришел?
– Нет, правда. Вы поймали какую-нибудь кр-рр-рупную золотую рр-рыбку?
– Мелких не ловим, Эммануил Исаакович.
