Подросток-«диджей» врубает танго, отец именинницы встает из-за столика, идет к дочке и церемонно приглашает ее на танец. Высокий, моложавый и по-офицерски подтянутый, он красиво танцует со своей 13-летней красавицей дочкой. А вокруг стоят подростки – одноклассники и друзья именинницы, их много, и это в основном девочки… Они смотрят на танец отца и дочки, и среди откровенно завистливых лиц этих зрителей – наша Ивана и рядом с ней ее одноклассник Федя…
Между тем танец продолжается, и по его ходу то сыплются с эстрады конфетти… то гремит и рассыпается огнями фейерверк, который, по словам массовика, любящий отец дарит любимой дочке…
* * *
Шарах!
Это Ивана врывается в свою квартиру и с порога швыряет в угол, об стену свою сумочку.
30-летняя, в форме ж.-д. проводницы, мать Иваны, колдовавшая у плиты, и 50-летняя бабушка, строчившая на швейной машине цветастых «баб на чайник», в оторопи смотрят на нее.
Теперь мы можем разглядеть квартиру – типичную совковую малогабаритку в провинциальной хрущобе. Каким-то образом тут разместились и раскладной диван, и одежно-бельевой шкаф, и книжные полки, и письменный стол, и торшер, и телевизор – все старое, совковое…
– Ты чего? – изумилась мать.
– Где мой отец? – яростно сказала Ивана.
– А в чем дело? – спросила бабушка.
– Ни в чем! Я просто спрашиваю: где – мой – отец? Или я выблядок?
Бабушка возмутилась:
– Как ты смеешь?!
– Это не я! Это во дворе пацаны меня так называют.
Бабушка рванулась к окну:
– Мерзавцы! Сво…
– Подожди, – остановила ее мать и повернулась к Иване: – Ты же знаешь: твой папа погиб в Афганистане. Как герой…
– Врешь! – отмахнулась Ивана, прошла в туалет и хлопнула за собой дверью.
Мать и бабушка переглянулись.
Из санузла послышалось журчание.
Бабушка крикнула:
– Ты как с матерью разговариваешь?
Ответом был характерный обвал воды из туалетного бачка. Затем Ивана, на ходу раздеваясь, вышла из санузла.
– А так! Мне тринадцать лет! Я имею право знать, кто мой отец и где он!
– Мы же тебе сказали… – сказала бабушка.
– Хватит! – крикнула Ивана. – Понимаешь? Хватит мне лапшу вешать! Война в Афганистане кончилась в 87-м! Мне что – двадцать лет?
И Ивана ушла в спальню.
Бабушка и мать вновь переглянулись.
Бабушка сложила в картонную коробку штук двадцать «баб на чайник», изготовленных за день, затем разложила диван и стала стелить себе на ночь.
А в спальне Ивана, лежа на своей узкой койке, уже надела наушники от плейера и «улетела» в музыку модной среди подростков группы «Дважды два».
Когда мать вошла в спальню – крохотную, как пенал, комнатенку, вдоль стен которой с трудом разместились две односпальные койки и 50-летнее чешское трюмо с зеркалом, – Ивана все так же отрешенно, с закрытыми глазами лежала с наушниками на голове.
Помявшись, мать тихонько сняла с себя свою проводницкую форму, надела ночную рубашку и, собираясь лечь в свою кровать, выключила свет.
Но тут Ивана сорвала с головы наушники и рывком села на койке.
– Блин! Ты мне что-нибудь скажешь?
– Что? – испуганно спросила мать.
– Хотя бы его фамилию!
– У тебя есть фамилия. Давай спать.
– Я не могу спать! Он мне снится! Он жил с нами или не жил? Ты можешь мне сказать?
– Он не жил с нами.
– Это честно?
– Честно. Спи.
Ивана резко откинулась на койке – лицом к стене и поджав ноги.
А ей все равно снился летний парк, музыка, и в этом парке папа – молодой и высокий офицер – несет на плече трехлетнюю Ивану с красным шариком в руках.
В городском парке Ивана и Федя, положив на стойку тира школьные ранцы, достали из карманов своих потертых и дешевых курток какие-то смятые деньги, уплатили и получили ружье.
Ивана неумело пристроилась к прикладу, хозяин тира поправил и объяснил, как смотреть в прицел через мушку.
Стремительно бежит заяц-мишень.
Ивана стреляет, заяц падает.
– Я попала! Я попала! – счастливо запрыгала Ивана. – Еще раз!
Снова бежит заяц.
Ивана снова стреляет.
Заяц падает.
Ивана входит домой, победно бросает портфель и победно говорит бабушке, строчившей на швейной машине очередную партию «баб на чайник»:
– Я знаю, кто мой отец!
Бабушка испугалась, прекратила строчить:
– Кто?
– Офицер!
– С чего ты взяла?
– А я стреляю без промаха! Это у меня наследственное!
– Вот видишь, – нашлась бабушка и снова стала строчить на швейной машине. – Мы же тебе говорили…
– Нет, – легко отмахнулась Ивана, – вы говорили, что он летчик. Где мама?
– Ну где? В рейсе… – сказала бабушка.
В потоке прохожих Ивана шла по центральной улице, пристально разглядывая встречных мужчин. Музыка группы «Дважды два» звучала в ее душе, и от этого походка ее становилась эдакой игриво-танцующей.
Натыкаясь на ее взгляд, мужчины реагировали по-разному – кто изумленно… кто заинтересовано… а какая-то женщина, сопровождавшая одного из приметных мужчин, поспешно взяла его под руку и возмутилась:
– Вот сучки малолетние!
Но Ивана словно и не слышит этого, а идет себе дальше все той же игривой походкой, все так же пристально разглядывая мужчин. Один из них, оглянувшись, повернулся и пошел за ней следом.
– Девушка!
Ивана остановилась, и он подошел к ней.
– Договоримся? – спросил он негромко.
Ивана смерила его оценивающим взглядом.
– Конечно.
– Тогда пойдем, – сказал он. – Держись.
И сделал свой локоть колечком.
Ивана радостно взяла его под руку и пошла с ним по улице.
– Все-таки сколько? – сказал он на ходу.
– Что?
– Ну, на сколько договоримся?
– А! Ну, на алименты.
Мужчина остановился:
– Какие еще алименты?
– Небольшие, не бойтесь. Вы меня удочерите, и…
Мужик рассвирепел:
– Я?? Я тя удочерю? Я тя так удочерю! Иди отсюда!
Кассирша супермаркета брала с ленты кассового транспортера хлеб, молоко, пакеты с гречкой и еще какие-то скромные покупки, пробивала их по кассе и объявила сумму:
