Но он понял меня буквально. Он решил, что я действительно заинтересовалась его проповедью, и, взяв меня под мышки, вдруг поднял меня над собой и ссадил со своих чресел:
— Тогда подождите, слушайте!
— Идиот! — взревела я. — Ты с ума сошел! Саша! — И я ринулась обратно — спешно, почти в затмении. — Не двигайся! Говори, но не двигайся! Прошу тебя!..
Он откинул голову на подушке, разглядывая меня в полутьме, потом взял в пригоршни мою грудь, словно удивляясь ее весу…
— А ты похожа на Россию, — заявил он вдруг. — Да, да — ты и есть сегодняшняя Россия. Богу не молишься, служишь властям и живешь не душой, а маткой. Боже мой, что они сделали с нашей страной! Боже мой!.. — И он умолк огорченно, и я вдруг ощутила в себе, что его сила слабеет.
— Нет! Еще! Говори! — затормошила я его. — Говори же!
— О чем тут говорить?! — сказал он печально.
— Обо всем! Ну, пожалуйста! Говори! — умоляла я. — Что ты думаешь о Горячеве?
— О Горячеве? Вам это интересно?
— Ну, конечно! Конечно! — обрадовалась я, снова ощутив в себе напряжение Сашиной силы.
— Что ж… Горячев — это, можно сказать, коммунистический Гамлет русской истории. Ну да, ведь он пытается решить вопрос «быть или не быть» советской империи. То есть эта империя обречена на развал, что с Горячевым, что без него. Но Горячев этого не знает и пытается с помощью своих куцых реформ догнать Японию и США, от которых мы технически отстали лет на сто и вообще превращаемся в Индию. Но все его реформы только поляризовали общество социально и ведут к национальным конфликтам и гражданской войне…
Да, так я сексом еще никогда не занималась! У меня были молчуны, шептуны, хрипуны и даже болтуны. Были торопливые девственники и ленивые пожилые интеллигенты. Были вялые слабаки-иноходцы и темпераментные рысаки. Но лектора-антисоветчика у меня никогда не было, это уж точно! И оказалось — я могу слушать эти лекции бесконечно!..
— Например, вся его антиалкогольная кампания только усугубила пьянство — научила массы гнать самогон, и теперь это не истребить еще лет тридцать. А кооперативам и частникам не дает развернуться бюрократия — она их душит и потакает рождению такого рэкета, какого нет даже в Ливане. А гласность привела к взрывам в Армении и Прибалтике — и это только начало! То есть Горячев занимается сизифовым трудом, понимаешь? Чем выше он катит камень перестройки, тем страшней будет, когда этот камень сорвется…
Говори, мой милый, говори, мой Спиноза! Так вот почему Провидение послало за мной в Полтаву Ларису Горячеву, и вот ради чего эти милиционеры-десантники били меня вчера кирзовыми ботинками! Я благодарю тебя, Господи! За рай, за ад, за невесомость падения в пропасть… А может, действительно вытащить к чертям собачьим спираль и родить от него девочку или мальчика, а?
— И получается, что Горячев, думая, что спасает империю, объективно ее разрушает, — охотно проповедовал Саша. — Он думает, что стоит отнять власть у партийной бюрократии и передать советам народных депутатов, как советы образуют качественно новую структуру управления. Бред. Любая диктатура — партии, советов или личности — все равно кончается диктатурой бюрократии. Поэтому и у Горячева все опять придет к сталинизму, маоизму и ярузельщине. Однопартийная система иначе не может, она уже толкает Горячева к личной диктатуре, он уже вынужден легализировать свою диктаторскую власть. Даже должность для этого придумал: Президент Верховного Совета. Возможно, он мечтает: вот укреплюсь, а потом подарю стране демократию! Но и это ошибка. Демократия — это в первую очередь терпимость, а терпимость нельзя подарить или ввести приказом. Терпимость — это качество души…
Я кончала и падала на Сашу в изнеможении и в поту, я отдыхала, лежа на его узкой груди и не теряя его пребывания в моем теле, а затем я взмывала обратно и пускалась в новую погоню за невесомостью — вскачь, запрокинув голову, мотая волосами, закрыв глаза и хрипя широко открытым ртом. И я уже забыла о том, что хотела сначала лишь одного — просто подарить себя этому мальчику, открыть ему новый мир, чтобы там, куда его заберут от меня — в психушке, в тюрьме, там в Сибири, — он знал, он помнил и по секундам перебирал эту встречу со мной. Да, я уже забыла об этом и просто вычерпывала в этой постели и себя и его целиком, до последней капли и с офицерской страстью, накопленной за месяцы периферийного полтавского воздержания.
А Саша все продолжал:
— Почему эта система может выдержать гигантские перегрузки? Расстрелять миллионы людей, морить свой народ голодом, даже развенчать культ личности и абсорбировать Солженицына и Оруэлла? Почему это она может, а нас — несколько сотен демократов — бьют дубинками? Ведь сегодня Горячеву важно прослыть плюралистом — только бы Запад помог ему подлатать систему! Почему же нас травят в прессе и арестовывают? Потому, что мы против этого латанья! Мы за развал однопартийной системы! Мы создаем свою партию…
Он вдруг умолк, а я застонала в очередном предфинальном хрипе:
— Еще!.. Говори!.. Еще чуть-чуть!
— По-моему, кто-то стучит…
— Я люблю тебя, Сашенька! Я люблю тебя!
— По-моему, кто-то стучит, — повторил он.
И действительно — теперь и я услышала — кто-то стучал в дверь. Но разве я могла остановиться? Пошли они все на хер, на хер! Даже если это милиция пришла арестовать меня за похищение Саши — в гробу я их видала, я не могу остановиться в такую минуту!
И уже под откровенно наглый и явно милицейский стук в дверь я остервенело ударилась о Сашины чресла своим животом — еще… еще — о-о-о! О Господи!.. И — рухнула на него в полном бессилии.
— Господи, как я тебя люблю!..
Теперь они могли делать со мной что угодно. Резать, бить кирзовыми ботинками, таскать за волосы — я плевала на них! Я была невесома, как воздушный шар, я парила в космосе. Мощный — кулаками, что ли? — стук по двери все-таки заставил меня сползти с кровати и на слабых ногах добраться до двери.
— Кто там?
— Откройте! — приказал женский голос, и я узнала ее. Лариса!
— Сейчас… — ответила я безразлично, набрасывая китель прямо на голые плечи.
И поняла, что в эту минуту кончилась моя карьера личного следователя семьи Горячевых.
21
16.30
Отдернув штору на окне, я поцеловала Сашу:
— Вот и все, дорогой. Прощай…
— А кто там? — спросил он, натягивая вельветовые джинсы.
— Увидишь — ахнешь, — усмехнулась я, подошла к двери и повернула ключ.
Они вошли в номер толпой — Лариса Горячева, генерал Власов, полковник Котов, капитан Белоконь и еще несколько милицейских чинов, включая оперуполномоченного по кличке Гроза.
Генерал Власов, красный от злости, молча рванул с моих плеч погоны так, что вырвал из кителя клок сукна.
