Я не поверила своим глазам — рама тихо отворилась! Она не была закрыта изнутри шпингалетами! Ни верхним, ни нижним! Ни фига себе! Я же отлично помню, что ночью, когда я сидела перед этим окном и смотрела на мигающий фонарь, шпингалеты были закрыты! Ну вот я и получила ответ на один из «второстепенных» вопросов — в ту ночь кто-то тоже заранее открыл эти шпингалеты!
И тут меня как пронзило — дура, да ведь и сегодня их УЖЕ открыли! Чтобы — сегодня ночью — похитить меня!
— Помогите, — сказала я электрику, оперлась на его плечо и хотела шагнуть на окно. Но электрик испуганно удержал меня:
— Куда? Ты что?!
— Это мой номер! Я тут живу! — сказала я, шагнула на широкий подоконник и спрыгнула с него в номер. Оглянулась: фигура изумленного электрика торчала за окном. Но что самое интересное: средь бела дня, на виду у многосотенной толпы мы открыли окно гостиничного номера, я влезла в этот номер — и никто, буквально никто не обращал на нас никакого внимания!
Я осмотрела номер. В нем царил идеальный порядок, а мой чемоданчик стоял на багажной подставке у входа в ванную. Молния застегнута — то есть все честь по чести, «как в лучших отелях Лондона», если не считать, конечно, этих открытых на окне шпингалетов. Первая же мысль, конечно, — спешно арестовать уборщицу и допросить ее, сучку! Кто же, кроме нее, мог открыть шпингалеты?! Но! «Ой, неужели я забыла закрыть? — скажет она с невинным видом. — Ой, я проветривала ваш номер и забыла закрыть, да?» И все, и я останусь в дураках, точнее — в дурах…
Вздохнув, я открыла свой чемоданчик, достала лупу и вернулась к окну. И уже когда, подтянув юбку, я с помощью электрика вылезала из номера, на тумбочке вдруг зазвонил телефон! Один звонок… второй… Я замялась на подоконнике — брать трубку или не брать? Кто это? Неужели меня тут застукали? Но в таком случае чего ж прятаться?
Я медленно перегнулась с подоконника к тумбочке, взяла трубку и спросила таким напряженным голосом, словно эта трубка могла выстрелить:
— Алло?..
И трубка выстрелила. Ну, не буквально, а фигурально — голосом Ларисы Горячевой:
— Это ты? Ты еще спишь?
Я закрыла глаза и освобожденно выдохнула воздух. Мне-то казалось, что сегодня я прожила уже как минимум полдня, а оказывается… Открыв глаза, я сказала притворно-сонным голосом:
— Г-хм… Н-да… А который час?
— Так ты работаешь! — укоризненно сказала Горячева. — Уже десятый час…
— А что случилось?
— Нет, ничего. Если не считать, что уже четверо суток никто не может найти эту американку! Ну что? Нам все-таки уезжать или нет?
— Можно я вам позже позвоню?
— Ты там не одна, что ли? — спросила она с подозрением. — Что там за шум?
— А это у нас во дворе гостиницы очередь, «Антимоль» дают, — усмехнулась я.
— Хорошо, позвони, когда сможешь…
19
11.10
Перекусив в кооперативном кафе «Говори» (десять рублей за порцию гуляша и компот — с ума сойти!), я опять покатила по Москве. Правда, теперь, ближе к полудню, машины заполнили центральные улицы — не разгонишься. Но я и не спешила. Мне было о чем подумать.
Знаете, есть такая известная картина «Три богатыря»: сказочные русские витязи Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович стоят на распутье трех дорог. И еще есть такая поговорка: направо пойдешь — голову сложишь, налево — жизнь потеряешь, а прямо пойдешь — костей не соберешь…
Вот и я была теперь, как на развилке дорог, только витязем себя не чувствовала. Итак, первый путь — сидеть у себя в номере и ждать, кто же меня похитит, — ну, естественно, поставив генерала Куркова в известность. Второй путь — гэбэшный: привезти из Сибири эту предсказательницу Пелагею Скворцову и стать вместе с ней приманкой для горячевских заговорщиков. А третий путь — тянуть свою ниточку: ехать, как сейчас я еду, на 6-ю Кабельную улицу к Николаю Чарыто, водителю автокрана номер МДЮ 61–43, и к его напарнику — электрику Вадиму Булкину. Кто, кроме них, мог в ночь с 6 на 7 сентября открутить лампочку во дворе гостиницы «Пекин», а через пару дней вкрутить ее обратно? Никто. То есть, еще точнее, открутить лампочку мог, конечно, любой преступник, но вот закрутить ее обратно!.. Никто, кроме этих двоих, не стал бы этого делать, ни один преступник! А только — электрик, который обслуживает этот район! Но ведь заявка на ремонт этого фонаря в гараж не поступала!..
Я вела машину вниз по Горького в медленном потоке машин и мысленно отрабатывала схему будущего допроса Чарыто и Булкина. Конечно, не видя их и не зная, что это за люди, было трудно выбрать заранее методику допроса.
И еще одно меня беспокоило. Неужели этот жиденок Гольдин нарочно пудрит мне мозги своей верностью Горячеву, а на самом деле — враг и дал мне утром машину именно для того, чтобы операм МУРа было легче следить за мной? В конце концов, от евреев всякое можно ожидать…
«А я его проверю! — вдруг подумала я. — Ага! Я тебя сейчас проверю, товарищ Гольдин!»
Я сделала разворот на Манежной площади и свернула налево, к площади Революции. Здесь, не доезжая до станции метро, на временной деревянной сцене, уже плясал в честь Дня Москвы какой-то женский ансамбль в расписных оленьих малицах и меховых чулках-«кисах». По раскосым лицам молоденьких танцорок-чукчей катил пот. Перед сценой толпились дети и зеваки. Да, люди живут своей привычной воскресной жизнью, кутят в ресторанах, катаются с любовницами на теплоходах, читают газеты, стоят в очередях за «Антимолью», глазеют на танцы эскимосов и даже не подозревают, что завтра-послезавтра у них может смениться правительство и вся эта гласность и перестройка могут полететь к чертям вместе с его величеством Михаилом Горячевым…
Возле метро торчал ряд свежевыкрашенных телефонных будок. За этими будками большим квадратом стояли высокие деревянные щиты: там работяги в грязных спецовках долбили асфальт пневматическими молотками — типичная московская картина. По-моему, они долбили тут еще тогда, когда я училась на первом курсе юрфака. Тут же, над тротуаром, висел, конечно, знак «Остановка запрещена». Но я-то на «неотложке», мне можно. Я въехала прямо на тротуар, остановила машину за ремонтными щитами и пошла к телефонным будкам у метро.
Все будки были заняты, пришлось ждать под барабанный топот чукчей по деревянному помосту и грохот отбойных молотков. Но наконец я вошла в будку, сняла трубку и набрала «02».
— Милиция, — тут же отозвался женский голос.
— 39–12, — сказала я.
— Минутку.
Я затаила дыхание. И услыхала голос Гольдина:
— Майор Гольдин слушает!
— Это я… — произнесла я.
Теперь все решится: если он притворно-радостно завопит, станет спрашивать, где я, откуда звоню — значит, он уже знает от моих филеров-«водопроводчиков», что я сбежала из психбольницы не на его машине…
