— С кем — с ними?
— Ну, я не знаю… Лигачев, Чебриков — черт их знает!
— Лариса Максимовна, это смешно! Чебриков в Китае, Лигачев в отпуске — вы сами сказали. Но если вы будете меня подозревать, то лучше мне вернуться в Полтаву.
— Я тебя не подозреваю, но предупреждаю.
— Я поняла. Но вы меня пригласили быть частным следователем, искать эту американку…
— А держу при себе, — перебила она и вздохнула. — Да, я знаю. Но ты же сама сказала: «невозможно бороться с роком». А с тобой мне спокойней. Все-таки тебя я сама выбрала, это уж точно! Не то что всю эту гэбню, которую мне насовали в секретарши, косметички, домработницы. Никогда не знаешь: они тебя накормят или отравят!..
«Так, — подумала я, — не хватало мне стать ее компаньонкой и подавать ей по утрам колготки в постель…»
— Лариса Максимовна, вы должны взять себя в руки! — сказала я, как могла участливо, и попыталась зайти с другой стороны: — И кроме того, подумайте об этой американке. Вы ее вызвали, а теперь, может, ее пытают, бьют…
— Она сама виновата! — вдруг зло сказала Лариса. — Нечего было каркать: «Покушение! Покушение!» Вот и накаркала себе на голову!
Я аж обалдела от такого поворота!
— Подождите, Лариса Максимовна, — сказала я нетерпеливо, как больной. — Покушение же не на нее, а на вас и вашего мужа. И ради вашего спасения вы просто обязаны помочь мне найти ее…
— Но как?
— Очень просто. Мне нужно как минимум несколько дней для поисков. А вы вызвали мужа в Москву, — начала я как бы издалека. — Это только осложнит…
И вдруг, не дослушав меня, Горячева вырвала телефонную трубку из клемм укрепленного возле сиденья радиотелефона, сказала:
— Власова! Срочно! Алло, Власов? Ну! Что у тебя?.. — и закричала: — Но ты же обещал Михаилу найти эту американку к его приезду! Вот он прилетает — через двадцать минут! И что?!
«Да, — подумала я, глядя на Ларису, — твердый орешек!» И представила генерала Власова, что-то блеющего в белую телефонную трубку в своем министерском кабинете, обитом светлыми панелями под дуб.
— Значит, так! — жестко сказала Лариса в трубку. — Садись в машину и чтобы через десять минут ты был во Внуково! Я хочу видеть, как ты будешь докладывать Михаилу, что не умеешь работать! Я хочу видеть! Ты понял? Это приказ! — И швырнула трубку в клеммы аппарата. — Сволочь! Никому нельзя доверять! Мы вытащили его из Ростова, сделали министром — и что? Где гарантия, что и он не всадит нож в спину? А? Что ты молчишь? Это твой министр, Власов! Ты его знаешь?
— Я знаю, что в Ростове он навел порядок… — сказала я, помня, что Гольдин сейчас слышит нас, а может, и сам Власов — трудно ли подключить его к гольдинской аппаратуре!
— В Ростове!.. — сказала Лариса, чуть остывая. — Тем более! Ну вот ты скажи, почему они не могут найти эту американку? А знаешь почему? Я тебе скажу: потому что сами ее прячут! Спелись с КГБ и морочат мне голову!..
— Этого не может быть, — сказала я как могла твердо.
— Почему?
— Потому что! — Я не могла объяснить ей все свои соображения на этот счет, поэтому сказала: — Мы, милиция, гэбэшников терпеть не можем. А они — нас. Вот и все.
— А ты могла бы поехать в МУР и проверить — ищут они эту американку или только морочат мне голову? — прицелилась она в меня взглядом.
— Конечно, — ответила я, не показывая, как обрадовала меня эта идея. Ведь куда безопасней и приятней проверять МУР, чем конкурировать с КГБ!
— Да? — Лариса поглядела на меня с сомнением. — А если и тебя похитят? Или завербуют?
— Ерунда! — отмахнулась я. — Кому я нужна? Я же не гадалка!
Шум за окнами лимузина отвлек Ларису. Мы катили по осевой полосе Ленинского проспекта, орудовцы и милиция давали нашему кортежу «зеленую улицу», а с двух сторон колонны плыл густой и громыхающе-ревущий поток «жигулей», «волг» и «москвичей». «Просто жуткое количество частных машин стало в Москве», — подумала я и заметила, что те, кто ехал в одном направлении с правительственной колонной, старались не отставать от нас и нагло, настырно лезли на осевую полосу, нервируя охрану и не обращая никакого внимания на предупредительные гудки милицейских сирен. Мне даже показалось, что за стеклами своих машин эти частники беззвучно матерят нас…
— Ну! Ты видишь? Жлобы! — показала на них Лариса. И вдруг крикнула какому-то панковому мотоциклисту на пестро размалеванной «Яве»: — Куда ты прешь, дебил!
Конечно, из-за пуленепробиваемого и затемненного стекла никто не слышал ее и не видел, но этот мотоциклист словно почувствовал, что мы смотрим на него, — отпустив руль, он вдруг поднял левую руку, показал нам кулак, а правой рукой словно обрубил свою левую руку по локоть. Лариса повернулась ко мне:
— Вот! Видала?! Мы дали им свободу — и что? Вот их «спасибо»! Он мне член показал, мерзавец! — Она открыла бар-холодильник. Там стояла батарея бутылок минеральной воды и пепси-колы, а за ними — высокая темно-коричневая бутылка с импортной этикеткой. Лариса достала ее и дрожащей от гнева рукой скрутила пробку. — Мы ради этих жлобов ездим на поклон к империалистам, а они… — Она отхлебнула прямо из горлышка. — Да не смотри ты на меня так! Я не алкоголичка, не бойся! Это просто херес! Хотя, если через неделю нас убьют, то какая разница — херес, не херес! — И протянула мне бутылку: — Будешь?
Я отрицательно покачала головой:
— Лариса Максимовна, стоит ли из-за какого-то мальчишки…
— Стоит! — перебила она. — Из-за мальчишки, из-за всех них! А ты думаешь, нас убьют из-за чего? Из-за того, что у меня шуб больше, чем у Лигачевой? Или у Михаила лимузин длинней? Или наша дача больше? Нет, эти дачи на Ленинских горах совершенно одинаковые, даже мебель везде одна и та же! Это еще Сталин придумал — специально, чтобы никто в правительстве друг другу не завидовал. Нет, если нас убьют, Анна, то только из-за них. — Она показала на окно. — Михаил хотел дать свободу народу, а кто этой свободой пользуется? Пена! Частники, шахер-махеры, жулики и кооперативщики — вот кто! И из-за них нас убьют, из-за них! А я говорила ему! Говорила!.. — Она вдруг захлюпала носом и достала из сумочки кружевной батистовый платочек. — Я ему говорила — не нужно этого… Ничего России не нужно — ни гласности, ни демократии… — И слезы потекли по ее щекам.
Мы уже выехали из Москвы на Киевское шоссе. Я пересела на сиденье к Горячевой.
— Лариса Максимовна! Ну что вы, ей-богу…
Она тут же уронила голову мне на плечо, как маленькая девочка, и разрыдалась в полный голос:
— Водку им нужно, вот что… Не гласность, не компьютеры — водку! А теперь… погибай. За что?! Ведь убьют же, убьют! Аня! — И кивнула за окно на стоящий у обочины армейский грузовик. — Видишь? Это охрана шоссе. А толку?! Ничего не поможет! Ничего! У этой гадалки все сбывается!.. — Тут нас опять стало трясти на разбитой, как стиральная доска, мостовой, отчего голос Ларисы пресекся. — Ну? Ну что за страна?! — выкрикнула она с мукой.
