Ни холод вечной мерзлоты!
Ведь мы ребята, ведь мы ребята
Семидесятой широты!..
Я с отвращением выключила радио, эти комсомольские псевдободрые песни показались мне теперь отвратительными! Я прошлась по маленькой квартире Худи, рассматривая книжные полки. Все, что связано с личной жизнью Худи, стало мне теперь интересно, даже его имя я все повторяла и повторяла про себя, пытаясь привыкнуть к нему.
На книжных полках была масса юридической литературы, почти все известные мне светила криминалистики, и целая полка книг по истории ненецкого народа, а также ненецкие сказки, былины и даже исследования по антропологии ненцев. Но мой опытный взгляд «уренгойской овчарки», специалистки по изъятию антисоветчины мгновенно узнал среди корешков советских книг и другие книги, явно несоветского издания: Дж. Оруэлл «1984», В. Буковский «И возвращается ветер…», А. Авторханов «Технология власти», Менахем Бегин «Белые ночи»…
«Ничего себе!» – подумала я. Вообще-то я не раз видела антисоветчину в домах высоких партийных и административных работников – например, книги Солженицына или Оруэлла, хотя только хранение этого рода литературы, даже без распространения, карается тюремным заключением сроком до трех лет. Но крупные партийные руководители и сотрудники КГБ высокого ранга порой держат у себя дома на книжных полках даже «Архипелаг ГУЛАГ», чтобы продемонстрировать гостям, каким высоким доверием партии они обладают!
Мой Худя Вэнокан не был партийной шишкой или даже сотрудником КГБ. Он был, как я, милицейским следователем, да еще и ненцем в придачу. Конечно, я-то не стану на него доносить, но поговорить с ним нужно – мало ли кто случайно зайдет к нему на чашку чая или на рюмку водки, а потом стукнет в КГБ об этих книжках, и все – вся карьера накрылась.
Я выпила чай, оделась. Проклятие, у Худи даже, зеркала нет, невозможно проверить, как я выгляжу. После такой ночи – и не взглянуть на себя в зеркало!.. За окном был слышен тяжелый, все нарастающий самолетный гул. Черт возьми, этой ночью я словно выпала из потока событий, и понятия не имею, что там происходит сейчас в Салехарде.
Я натянула свой полушубок, но перед тем, как выйти из комнаты в прихожую, снова подошла к книжным полкам, сняла с них всю антисоветчину: Буковского, Авторханова, Оруалла и Бегина – и оглянулась. Мебели, как я уже говорила, у Худи не было никакой. Поэтому я просто сунула книги под лежащие на полу оленьи шкуры. Через несколько минут я увижу в Оперативном штабе Худю и скажу ему, чтобы он был поосторожней с этой «литературой».
Я застегнула полушубок и вышла из комнаты в крошечную прихожую.
И, только подойдя к выходу, я увидела прикнопленную рядом с английским замком записку. Торопливым, но твердым почерком было написано:
«ПРОЩАЙ. И ПОЖАЛУЙСТА, УЕЗЖАЙ В РОССИЮ. ХУДЯ».
Часть четвертая
Хенде хох!
41
В зимние ночи Москва безлюдна. Даже в центре города жизнь затихает около часу ночи, когда закрываются станции метро. Только дежурные милиционеры торчат на перекрестках центральных московских улиц, провожая пристальным взглядом редких прохожих, которые спешат поймать свободные такси или зябко топчутся на троллейбусных остановках. В час тридцать швейцары-вышибалы выпроваживают из ресторанов последних пьяных посетителей, за трешку ловят им такси, а еще за червонец выносят под полой пол-литра водки на дорогу…
К двум часам ночи город погружается в сон. Только метель шарит по пустынным промороженным улицам, как голодный нищий, шерудит рваными газетами в мусорных урнах, заглядывает в открытые подворотни или катит по мостовой пустую консервную банку…
Именно в такую ночь, в 2.30 утра, три черных правительственных лимузина на большой скорости промчались по пустынному Кутузовскому проспекту, выехали за город и круто свернули на узкое Рублевское шоссе, тщательно расчищенное от снега. Здесь через каждые два-три километра в тени заснеженных сосен торчали милицейские будки, и по ходу движения черных лимузинов из этих будок предупредительно выскакивали дежурные милиционеры в меховых полушубках и рангом никак не ниже майоров. При приближении правительственных машин они вытягивались по стойке «смирно» и отдавали честь. Лимузины, не сбавляя скорости, мчались дальше, обдав постовых ветром и снежной пылью…
Еще через десять минут правительственные лимузины подкатили к длинному высокому забору, сложенному из кирпича, присыпанному снегом и увенчанному тремя рядами колючей проволоки. Этот многокилометровый забор с дозорными вышками, высокими стальными воротами, шлагбаумом при въезде и при выезде и скрытой в деревьях системой теленаблюдения – этот забор опоясывает самый ближний к Москве городок правительственных дач. Сверхнадежная система охраны этого городка очень напоминает лагерную, с той только разницей, что в правительственном «лагере», отгороженном от народа колючей проволокой, живут не заключенные, а руководители и хозяева страны. Впрочем, по какую сторону этого забора находится территория лагеря – понятие относительное, все зависит от точки зрения…
Как бы то ни было, около трех часов ночи три правительственных лимузина с номерными знаками «МОС-006», «МОС-009» и «MOC-012» вкатили под предупредительно поднятый шлагбаум, миновали спешно открытые ворота и оказались в рождественской тишине соснового парка, на чистых, заснеженных, но посыпанных желтым песком дорожках, которые разбегались в глубинах этого поселка. Лимузины уверенно свернули на одну из дорожек и уже значительно медленней подкатили к последнему контрольному пункту перед двухэтажной дачей Константина Устиновича Черненко. Здесь пассажиры лимузинов: маршал Устинов, министр внутренних дел генерал Федорчук и Председатель КГБ генерал Чебриков – вышли из машин и последние двадцать метров до крыльца дачи прошли пешком. Перед дачей стояла высокая рождественская елка, наполовину украшенная разноцветными лампочками, рядом, под елкой, стояла еще недолепленная снежная баба, здесь же были детские санки, коробка с елочными игрушками и игрушечный детский автомат явно заграничного производства… На крыльце дачи топтались два охранника – телохранители Константина Черненко. Один из них предупредительно открыл дверь ночным гостям.
Черненко сидел в гостиной на низком стульчике у камина. В камине жарко горели трескучие березовые поленья. Наклонившись к огню, Черненко медленно, с наслаждением курил ту единственную сигарету, которую позволял себе тайком от врачей раз в сутки, и с отвращением прислушивался к хриплым булькающим звукам, которыми отвечала ему грудь на каждую затяжку. Дым он старательно выпускал в каминный проем…
Увидев входящих ночных посетителей, он, совсем как мальчишка, воровато бросил сигарету в огонь и забросал ее березовыми углями. Потом сам устыдился этого жеста и усмехнулся, сказал:
– Вот, курю, как ворую… Садитесь. Коля, дай чаю на всех и чё там еще есть…
«Коля» – двухметровый телохранитель – ушел на кухню, гости сели в кресла у камина.
– Ну что? Херня получается с этими ненцами? Кхе-кха… – Черненко закашлялся и пухлой рукой потер себя по груди.
