— Что он тебе говорил? — спросила следователь.
— Он сказал… он сказал… бабушка умерла. И меня будут искать…
Он сказал, чтобы я спряталась в багажник…
— Ясно, — прервал ее бормотание Бозин, — больше ничего не
бойся. Тебя никто не тронет. И никому не верь, кроме Нины. Вот она тебя с собой
возьмет. А завтра мы поговорим. Ты меня поняла?
— Да, — кивнула девочка, — можно я вас спрошу?
Она поняла, что этот человек здесь самый главный, его
слушались и сотрудники милиции, и все остальные.
— Конечно, — разрешил Арсений Николаевич.
— Где моя бабушка? Он сказал правду?
Бозин подумал, что нужно соврать. Но он не любил лгать,
считая, что всегда и везде нужно говорить только правду. Девочка все равно,
рано или поздно, узнает печальное известие. Он взглянул на Линовицкую. Понимая
его сомнения, она кивнула ему, словно соглашаясь с его решением. Он посмотрел
на Дронго. Тот молчал. В подобных случаях всегда трудно принять верное решение.
— Да, — сдержанно ответил Бозин, — твоя бабушка умерла.
Девочка не вскрикнула, даже не заплакала. Она только сцепила
пальцы и задала второй вопрос:
— Ее убили?
— Да, — ответил Бозин, — ее отравили.
Девочка держалась изо всех сил, но слезинка все же
покатилась по ее лицу.
— Заберите девочку, — попросил Бозин, обращаясь к Нине.
Та поспешно вскочила и, обняв ее, увела из кабинета.
— Несчастный ребенок, сколько же она пережила, — вздохнул
Бозин. Он взглянул на часы. — Я думаю, на сегодня мы закончили все дела. Я еще
заеду в прокуратуру, оформлю протоколы задержания Скрёбова и его брата. А
завтра получу официальную санкцию прокурора на их арест.
— Я могу отвезти вас, Валентина Олеговна, — предложил Халупович,
— вам с Дронго по пути. Вы живете в одном районе.
— Тогда поеду с вами, — согласилась она, — думаю, что
сегодня больше уже ничего не произойдет.
— Надеюсь, — невесело сказал Эдуард Леонидович.
Они вышли в приемную. Нина пошла в комнату отдыха, чтобы
забрать Танин рюкзачок. Заодно она принесла ее оранжевый шарфик.
— До свидания, — говорил Бозин, пожимая каждому руки на
прощанье, — надеюсь, завтра мы все оформим.
Он вышел вместе с офицером милиции, приехавшим с Озиевым.
Халупович взглянул на часы, посмотрел на притихшую девочку.
— Пойдем, — кивнул он ей, — поедете со мной.
Девочка отпрянула к Нине. Та ласково обняла ее за плечи,
улыбнулась Халуповичу.
— У вас уже есть пассажиры, — показала она глазами на Дронго
и Линовицкую.
— Мы поместимся в машине, — возразил Эдуард Леонидович, —
вас четверо и я за рулем. Ничего страшного, тем более, что с нами Таня, а она
худенькая. Много места не займет.
— Нет, — вмешался Дронго, — вы и так очень устали. Не нужно
всех развозить. Я пойду пешком. Дождя нет, снега нет. Не очень скользко. Я
думаю, мне будет полезно пройтись пешком и немного подумать.
— До вашего дома отсюда довольно далеко, — напомнил
Халупович, — минут сорок, не меньше.
— Ничего страшного. Я люблю ходить пешком, как-нибудь доберусь.
А если устану, возьму машину. Сейчас с этим нет проблем. Кроме того, я в любой
момент могу вызвать свою машину. Я разве не говорил вам, Эдуард Леонидович, что
у меня есть машина и водитель, услугами которого я иногда пользуюсь. Сам я не
люблю водить машину.
— Как хотите, — согласился Халупович, — в таком случае,
когда мы встречаемся?
— Утром в десять, — взглянул на часы Дронго, — надеюсь, что
мне удастся так рано подняться. Хотя обычно для меня это время — раннее утро.
— Хорошо, — улыбнулся Халупович, — договорились.
Дронго повернулся, чтобы выйти из приемной, когда услышал
голос Линовицкой.
— Можно мне с вами?
Он резко обернулся. Молодая женщина смотрела на него, и он
не знал, что ей сказать.
— Конечно, — пробормотал он, — конечно, можно.
Халупович поднял брови и усмехнулся. Нина, занятая девочкой,
не обратила на них никакого внимания. Она надела на Таню пальто и теперь
старательно застегивала пуговицы. Было заметно, что она переживает за девочку,
на долю которой выпало так много испытаний.
— Тогда пойдемте, — предложил Дронго Линовицкой.
На ней было легкое пальто, надетое поверх формы.
— Моя машина в ремонте, — пояснила она, — поэтому на сегодня
я тоже «безлошадная».
— В таком случае, мы оба «пехотинцы», — улыбнулся Дронго. —
До свидания, Эдуард Леонидович, надеюсь, ночь вы проведете дома.
— Не беспокойтесь, — ответил Халупович, — меня теперь из
дома никто не вытащит. Достаточно и одного Скрёбова.
Дронго и Валентина Олеговна вошли в кабину лифта. Оба
молчали, словно не решаясь говорить в здании, где сегодня произошла трагедия.
На первом этаже у проходной, кроме охранников, стояли еще два сержанта милиции.
Увидев выходившую Линовицкую, сержанты устало козырнули, разрешая выйти
следователю и сопровождавшему ее мужчине. На улице было прохладно — около нуля.
Линовицкая взглянула на Дронго. Тот надвинул кепку на глаза. В других странах
он, как правило, носил широкополую шляпу, но подобный головной убор в ночной
Москве был бы неуместен. Такие уборы позволяли себе либо оригинальные чудаки,
либо экстравагантные представители свободных творческих профессий. И тех, и
других уличная шпана с удовольствием преследовала и грабила.
— Вы не передумали? — спросила Валентина Олеговна. — Может
быть, возьмем машину?
— Нет, — ответил Дронго, — только тогда, когда вы сами этого
захотите. Идемте пешком. Говорят, ночные прогулки благотворно действуют на
нервную систему.
— A y вас расшатанная нервная система? — поинтересовалась
Линовицкая.
— Иногда мне кажется, что да.
— Часто?
— В последнее время достаточно часто.
Они двинулись в сторону центра. Линовицкая поежилась от
холода. Дронго это заметил.
— Я могу сделать вам предложение, — пошутил он.
— В каком смысле? — усмехнулась она. — Надеюсь, не брачное?
— Нет. Скорее, связанное с холодной ночной погодой. У вас
есть теплый платок, который вы набросили себе на плечи. Боюсь, что идти нам
придется долго, и было бы неплохо, если бы этот платок оказался у вас на
голове.
— Нет, — улыбнулась она, — пока мне не холодно. Если будет
холодно, обещаю именно так и поступить.
