– И Дуров ссучился. Ну, ладно!.. – сказал Алексей. – А про Серегу Сухаря кто-нибудь знает чего? Он в Душанбе еще?
– Не только он. И Павлуха Егоров там. У меня от него письмо, – Федор левой рукой полез в правый карман гимнастерки, вытащил потертый листок бумаги из ученической тетради в клеточку, написанный крупными буквами.
– А ну, дай! – тут же взял у него письмо Алексей и стал читать.
– Чего там? – спросил Николай у Федора.
– Да ничего особенного. Шоферит Павлуха. На сверхсрочную остался. Грузовики в Афганистан водит. Со смертью играет, дурак. Я думаю, он заодно Сухарю кораны из Афганистана привозит. Или гашиш…
– Адреса нету? – Алексей повертел в руках письмо.
– У меня конверт дома, в Саратове. Вернусь, могу прислать…
– Ладно, не надо… – Алексей отдал Федору письмо. – Ох, ребята, как я рад вас видеть! Но времени нет. Мы с ней должны отваливать, – Алексей положил себе полную тарелку винегрета и стал торопливо, почти не прожевывая, есть.
– Куда это отваливать?! – возмутился Николай. – Ночь на дворе!
– Дела, старичок! Срочно надо в одно место! – Алексей бросил короткий взгляд на молчавшую Джуди.
– Да ты что, серьезно? Никуда я вас не пушу! – не унимался Николай. – Ребята только приехали. Сколько не виделись, а ты – отваливать!
– Иди собирайся, – не обращая на него внимания, бросил Алексей Джуди.
Джуди встала, пошла в свою комнату. Через некоторое время Алексей вошел к ней, плотно закрыл за собой дверь.
– Ты видел Таню? – нетерпеливо спросила она.
– Да, – тихо-ответил он. – Ты готова? Мы должны ехать.
– В Москву? – обрадовалась Джуди.
– Нет, подальше. Идем, дорогой расскажу.
– Что она тебе сказала? Что с ними?
– Идем. Некогда!
– Почему? Куда ты торопишься?
– На нас объявили всесоюзный розыск. Наши фотографии развешаны везде. Даже тут, на станции. В любую минуту кто-нибудь из деревни может их увидеть. Мы должны бежать. Где твоя куртка?
– Там, в прихожей… – ослабевшим от волнения голосом прошептала Джуди. – Что значит «всесоюзный розыск»?
– Это значит – вся милиция по всей стране получила приказ искать нас как опасных преступников. Теперь наших портретов по стране больше, чем портретов Ленина, – усмехнулся Алексей. И добавил: – А ты на этих портретах ничего смотришься! Прямо кукла…
– Куда же мы поедем?
– Идем. По дороге скажу.
Когда они вышли из комнаты, приятели Алексея молча сидели за столом. Николай зло усмехнулся:
– Значит, отваливаете?
– Да, Николаша, – Алексей подошел к нему, ласково положил руку на плечо. – Спасибо тебе за все. Извини, что так получается! А это вам за гостеприимство, – он вынул из кармана тугую пачку новеньких денег и протянул их Николаю.
– Ты что? Банк ограбил? – испуганно охнула Лиза.
– Да нет! Родственника богатого встретил. Точнее – родственницу. Бери, не бойся. Не краденые.
– Я тебя как брата принял, а ты… – зло сказал Николай. – пошел ты знаешь куда с своими деньгами!
– Кончай, Николай, – мягко сказал Алексей. – Я ведь знаю, как вам с Лизаветой в колхозе живется – на огурцах да на картошке! А у меня есть. Потому я тебе как брату и даю. Ты со мной поделился последним, и я с тобой тоже…
Алексей положил деньги на стол, подошел к Лизе, обнял ее, трижды поцеловал в щеки и, взяв Джуди за руку, повернулся к друзьям:
– Не знаю, братцы, свидимся ли еще, а пока – прощайте! Это хорошо, что я вас напоследок увидел! Значит, удача мне будет! – и протянул Федору руку для прощанья.
Но Федор не подал ему руки, он смотрел в глаза Борису и даже сказал ему требовательно:
– Ну?!
– Да уж придется… – неясно выговорил Борис и вздохнул.
– Вы чего? – подозрительно спросил Алексей и нахмурился.
– Алексей! – поднялся Федор. – Можно тебе пару слов сказать?
Алексей тревожно посмотрел на Бориса, на Николая, на дверь из комнаты на кухню, куда прошел Федор, и, не без колебания, шагнул за ним.
Федор стоял на кухне, задумчиво поглаживая щеку левой рукой. Алексей настороженно остановился в трех шагах от него, держа правую руку в кармане своего короткого пальто.
– Слушая, Алеша, – негромко начал Федор. – Ты это… Ты из-за Юрки Шалыгина влип?
– Куда влип?
– Не темни со мной-то, – попросил Федор мягко. – Я ведь не Жеботько. Мы с Борисом ваши фотографии на бензоколонке видели. Не могли глазам поверить. А когда Николай сказал, что Юрка жив и в Лондоне – тут до нас дошло. Нас ведь в Саратове тоже в ГэБэ таскали, спрашивали про твою дружбу с Шалыгиным…
– Ну!
– Ну и ничего. Мы не раскололись. Сказали, что мы все с ним дружили, всё-таки один взвод… Короче, тебе с ней, – Федор кивнул на комнату, где осталась Джуди, – никуда сейчас нельзя – ни на поезд, ни на самолет, ни на автобус. С нами поедете. Завтра мы отыграем концерт в Подольске, а потом поедем в Саратов. Не знаю, где ты собираешься скрываться, но, по-моему, у Сухаря в Душанбе – это ты правильно решил. Мы тебя в Душанбе отвезти, конечно, не сможем, это три тыщи километров, но из Московской области вывезем…
Алексей вытащил руку из кармана и облегченно выдохнул.
– Чего ты? – спросил Федор.
– Извини, старичок, – Алексей вытер вспотевший лоб. – Сука я! Пистолет в кармане наготове держал. Даже рука вспотела. Думал – вы меня брать будете. А вы… вас прямо Бог мне послал, бля…
– Эх, Алеша! – огорченно сказал Федор. – В грехе раскаиваешься, Бога поминаешь и – с матом!
– А ты что, верующим стал? – изумился Алексей.
– Стал, – спокойно подтвердил Федор. – Кто же нам с тобой в афганской войне жизнь сохранил, если не Бог?
18
Это был действительно хард-рок. Джуди казалось, что такого оглушительного ансамбля она не слышала даже в Америке. Бориса и Федора невозможно было узнать. В черных кожаных брюках и кожаной куртке с огромным количеством металлических нашлепок Борис метался по сцене со своей электрогитарой, кричал в микрофон слова очередной песни, падал на колени, вскакивал, подпрыгивал, изгибался…
Ты ушла с другим!
Ты ушла с другим!
Ну и черт с тобой!
Я приду домой!
Я напьюся в дым
Я напьюся в дым!
Я напьюсь с другой!..
Ансамбль «Хромая собака» – шесть человек, включая Федора, который был у них администратором – все одетые в такие же черные кожаные куртки с металлическими шипами-нашлепками, выжимали из своих инструментов оптимально громкий звук, который еще усиливался двумя огромными динамиками, стоявшими по бокам сцены. Однако не это поражало Джуди, а то, как в одном ритме с этими «металлистами» ревели зрители – пятнадцати- и семнадцатилетние подростки. Никогда в жизни Джуди не могла бы и предположить, что здесь, в России, подростки могут быть такой возбужденной толпой, танцующей на концертах в такт року, выбрасывающей вверх кулаки и орущей, – точно, как ее бывшие одноклассники в хай-скул в Мэдисоне, штат Алабама. Правда, там, в Алабаме, даже на открытых концертах было тепло, а здесь концерт «металлистов» шел на открытом воздухе, но – зимой, в марте, при двадцати градусах мороза по Цельсию! И тем не менее с Бориса пот лил градом, и не только с Бориса, но даже с Федора, который, к изумлению Джуди, довольно сносно играл на электрооргане одной левой рукой. Остальные четверо музыкантов «Хромой собаки» были куда младше Бориса и Федора – не больше семнадцати. Содержание их песен было весьма примитивными – действительно, про любовь и «цветочки-ландыши», как выразился вчера Николай. Но кого интересует текст песен в роке? Пятьсот подростков, заполнивших концертную площадку, наслаждались ритмом, неистовствовали в такт этому ритму и одобрительно орали в конце каждой песни. Шесть милиционеров стояли поодаль, возле двух милицейских машин и бесстрастно наблюдали за этим концертом, еще так недавно и немыслимым в СССР. Стоя за деревянной кулисой сцены, Джуди не знала, куда ей раньше смотреть – на сцену, на маленького, но пружинисто-энергичного Бориса и музыкантов его ансамбля или на этих возбужденных русских подростков и стоящих за ними бесстрастных милиционеров. Алексей из предосторожности остался в «пикапе» музыкантов, этот «пикап», который в России называют «рафиком», стоял на снегу за деревянным навесом сцены…
