Казалось, своим холодным, как платина, тоном и бешеным, как внутренний огонь ее бриллиантов, взглядом она вот-вот испепелит этого юного пограничника с комсомольским значком на кителе.
Но он выдержал ее взгляд:
– И как давно вы не были в России?
– С февраля 1919 года. Шестьдесят восемь лет.
Он шлепнул штамп в декларацию, вложил лист в паспорт Тани Гур, протянул его ей через барьерчик и, улыбнувшись, сказал по-английски:
– Welcome home!
[6]
«Идиотка! Кретинка! Старая дура!.. – Ладно, перестань. Слава Богу, все обошлось… – Но я-то! Старая дура! Завелась с мальчишкой! При чем тут он! Семьдесят лет назад его и в помине не было! Кретинка!..»
Но и ругая себя, Таня, глубоко и нервно затягиваясь сигаретой, не переставала улыбаться. По двум причинам. Во-первых, она не струсила, не спасовала перед этим большевиком-пограничником, а отвечала так, как только и должна разговаривать с коммунистами русская княгиня, пусть даже этот коммунист-пограничник всего лишь мальчишка. А во-вторых…
– Вниманию встречающих! Совершил посадку самолет компании…
Вот эти объявления по радио, звучащие по-русски – ПО-РУССКИ! вот эти русские надписи повсюду: «ВЫХОД НА ПОСАДКУ», «КАССЫ», «СПРАВОЧНОЕ», и еще то, что какие-то люди, спеша в разных направлениях, смеялись, здоровались и прощались тоже ПО-РУССКИ – это кружило ей душу, как мазурка времен ее юности. Она готовилась к этому визиту в Россию куда тщательней, чем могло показаться даже самому придирчивому русскому пограничнику, но при всех ее расчетах, которые допускали даже конфликт с советскими таможенниками, она не предусмотрела одной простой вещи: что это так приятно, так замечательно приятно, так волшебно приятно, когда вокруг тебя говорят по-русски! Шестьдесят восемь лет она плавала в других языках, как в чужих водах, и вот – снова в своей, родной стихии!..
Она вертела головой по сторонам, она впитывала в себя русскую речь и русские надписи и, чтобы хоть как-то согнать с лица идиотски-счастливую улыбку, продолжала ругать себя за стычку с пограничником.
Наконец, от стойки таможенного контроля отделилась пухленькая фигурка Элизабет. Близоруко оглянувшись поверх спущенных на нос очков и потягивая за ручку-постромок свой небольшой, на роликах чемодан, Элизабет двинулась к Тане и к группе других американских туристов, стоявших у светлеющего зимнего окна.
– Ты представляешь: оказывается, больше одной Библии нельзя ввозить! – сказала она, подойдя; ее пухлые щечки пылали благородным гневом. – И они записали в мою декларацию, что у меня есть Библия, чтобы я ее тут не оставила! Ты представляешь?!
– Я представляю… – усмехнулась Таня, с высоты своего роста наблюдая поверх седой головки Элизабет за движением туристов через таможенный досмотр багажа и ручной клади. Та, которая ее интересовала – молоденькая девушка с болезненно-невыспавшимся лицом, – была еще далеко, в конце группы.
– А у этой леди, которая из Нью-Джерси, у нее чемодан с наружными карманами, – продолжала Элизабет. – И в этих карманах у нее была какая-то мелочь – жевательные резинки, бритвенные лезвия, тени для век. Ничего нету! Представляешь?!
– Это могли украсть и в Брюсселе… – отмахнулась Таня.
– Ты думаешь? – поправила очки Элизабет. – Да… Тут неплохо. Вполне приличный вокзал. Посмотри, как декорирован потолок. Прямо орга́н!
Потолок аэровокзала был декорирован обрезками каких-то труб, и только пылкое воображение Элизабет могло усмотреть в этих трубах сходство с орга́ном, но именно в этом и была вся Элизабет – она чутко, как камертон, улавливала малейшие изменения настроения подруги и тут же подлаживалась к ней, легко сменив свою антисоветскую, у Тани же и перенятую направленность на новое, излучающееся теперь от Тани положительное восприятие всего русского…
– Вы из США? Турагентство «Золотой полет»? – вдруг раздалось издали.
Туристы обернулись. Прямо на них набегал невысокий круглощекий кареглазый мужчина лет тридцати пяти – сорока в короткой распахнутой дубленке, мохеровом шарфе и пыжиковой шапке-ушанке. Проехав своими меховыми ботиночками по натертому мраморному полу, он все же сумел затормозить в полуметре от туристов.
– Да? Туристическое агентство «Золотой полет»? Двадцать восемь человек? Правильно?
– Да, сэр… – сказала Элизабет.
– Меня зовут Олег Петров. Я ваш переводчик и гид. Добро пожаловать в Москву! Надеюсь, перелет вас не утомил… – по-английски он говорил совершенно свободно, с летуче-легким британским акцентом, а когда он улыбнулся, его округлое лицо с пухленьким женским подбородком осветилось и сделалось привлекательным, точнее – безмятежным. Казалось, одно присутствие такого лица должно снимать напряжение и сглаживать конфликты. Наверно, потому Элизабет тут же, углядев в нем родственную душу, протянула ему руку:
– Я – Элизабет Воленс. Как это мило, что вы нас встречаете! А то мы стоим и не знаем, что делать. Я ужасно боюсь незнакомых мест…
– О, у нас в стране вам нечего бояться! – улыбнулся Олег.
– Моя подруга всегда преувеличивает свои страхи, – усмехнулась Таня.
– А где ваши остальные? – быстрым взглядом обежал группу Олег. – Еще на таможне? Неужели? Пойду им помогу! Ждите меня здесь, пожалуйста! Никуда не отходите, через десять минут мы едем в Москву!
Таня недоверчиво посмотрела ему вслед. С момента прилета прошло уже два часа, за окнами аэровокзала стало светать, а через таможенный досмотр багажа прошла разве что половина пассажиров их «боинга». Эти русские таможенники не только просвечивали каждый чемодан, баул или сумку в специальном ящике, который демонстрирует все металлические внутренности вашего багажа вплоть до пуговиц или булавок, но и рылись в них руками, извлекали вокеры и прочую радиоаппаратуру, журналы «Плейбой» и «Пентхауз», Библии и все отстальные книги…
Но с появлением Олега Петрова дело действительно пошло быстрей – он проскочил в таможенный зал, крикнул там громко, по-хозяйски: «Golden Flight, Golden Flight!!!»
[7]
и, словно курица-наседка, тут же собрал восемь отставших туристов своей группы (среди них была и худенькая Джуди Сандерс, за которой так внимательно наблюдала издали Таня Гур) и повел их к неработающей таможенной стойке, за которой не было никакого таможенника. Там, у стойки, он их оставил, убежал куда-то во внутреннее помещение и тут же появился с таможенником, который стал быстро и бегло проверять вещи американцев – так, словно ему и дела не было до того, сколько в их чемоданах Библий или журналов «Пентхауз». Но даже в этой очереди Джуди стояла последней. И Таня мысленно усмехнулась. Девочка действует точно по инструкции! Такую бледность на лице и такие болезненно-воспаленные глазки невозможно имитировать косметикой, а можно получить только, если внушить себе, что ты и на самом деле бледная немочь, студенточка-лингвистка, увядающая над русской премудростью в лингафонных кабинетах и библиотеке Нью-Йоркского университета. Да, еще там, в Нью-Йорке, Таня распорядилась: Джуди нигде, никогда, ни разу за всю поездку не обнаружит их прежнего знакомства, будет всегда держаться особняком. И в этом случае, даже если у Тани будут в России какие-то осложнения из-за ее русского, княжеского происхождения, это не помешает Джуди выполнить то, ради чего она и летит в Москву. И не только она, все они, все трое – Таня, Элизабет и Джуди…
