И не меньшее напряжение царило сейчас по всей стране:
в Штабе восстания на Урале, где Зарудный, Стасов, Акопян, Гусько, Обухов, Ясногоров и еще десятки руководителей восстания сгрудились вокруг телевизора…
в военкоматах и на призывных пунктах, где миллионы мужчин уже получали армейское обмундирование…
в воинских частях и казармах…
в матросских кубриках и в офицерских кают-компаниях атомных авианосцев и ракетных подводных лодок…
и даже в Жигулях, под сорокаметровой толщей гранитного укрытия Центрального бункера Штаба стратегических и тактических ракетных войск. Здесь, в кабинете Председателя Совета Обороны, Митрохин, стоя у пульта видеосвязи, кричал Стрижу: «Мы должны вмешаться! Я выйду на связь с Московским телецентром и скажу ему!…» – «Не смей! – холодно отвечал Стриж. – Он только этого и ждет! Если мы вмешаемся, мы будем играть в его игру!» – «Но тогда его надо прервать, выключить!» – «Не будьте идиотом, Павел! Тот, кто его сейчас прервет, подпишет себе смертный приговор!» – «Но что же делать?!!» – «Думать…» А рядом с ними сидела перед телевизором народная артистка СССР, солистка Большого театра Полина Чистякова. Она смотрела на экран, но видела не Горячева, а Майкла. Смотрела и молча плакала…
– Уважаемые китайские товарищи, – говорил между тем Михаил Горячев под синхронный перевод Майкла Доввея. – Два часа назад товарищ Стриж объявил, что совместно с Японией и Израилем вы готовите интервенцию в Сибирь. Вы разрешили израильским десантникам расположиться вдоль нашей границы, ваша армия приведена в состояние боевой готовности, и порядка шестидесяти дивизий подтянуты к нашей границе. Можете ли вы объяснить эти действия? Извините за прямоту вопроса, но наш разговор видят и слушают два миллиарда людей во всем мире. И эти люди хорошо понимают, что во многом товарищ Стриж прав: если внутри нашей страны сейчас происходит раскол и дестабилизация, то это лучший момент для иностранного вторжения. Но даже в этом случае риск ответного ядерного удара слишком велик. Или вы так не считаете?
Председатель китайской компартии и остальные китайцы выслушали Горячева с совершенно непроницаемыми лицами. Затем Председатель снова коротко сказал что-то по-китайски, а переводчик перевел:
– Товарищ Председатель интересуется, примут ли участие в нашей телевизионной беседе товарищи Стриж и Митрохин? Горячев улыбнулся:
– Мне кажется, что на этих переговорах дело не в персональном составе советской делегации. Будем считать, что вы разговариваете со всем советским народом. А что касается товарищей Стрижа и Митрохина, то… Я не сомневаюсь, что дежурный режиссер московского телевидения всегда найдет для них свободную линию связи, если они захотят присоединиться к нашему разговору.
– Не будет ли возражать советская сторона, если в нашей беседе примут участие представители государства Израиль? – спросили из Китая.
– Это было бы замечательно, – сказал Горячев. – Товарищ Царицын, сколько свободных каналов телесвязи у вас осталось?
– Три… – ответил Царицын-Польский.
– Нет, – поспешили с китайской стороны. – для Израиля не нужна отдельная линия. Представители Израиля здесь, у нас… – и при этих словах переводчика в кабинет Председателя китайской компартии вошли двое мужчин в израильской военной форме:
министр обороны Израиля генерал Натан Шамран и начальник «Мосада» генерал Бэрол Леви. Оба сели за стол рядом с китайцами, и Председатель что-то сказал им по-китайски. Бэрол Леви кивнул, повернулся к камере и… заговорил по-русски:
– Здравствуйте. Моя фамилия Бэрол Леви, я начальник израильской разведки. Поскольку мой папа вывез меня из России не так уж давно – всего тридцать лет назад, то я еще помню русский язык. Позвольте представить вам генерала Натана Шамрана, министра обороны Израиля. Китайская сторона оказала нам честь, предложив начать эту беседу с той информации, которой мы располагаем на сию минуту. Разрешите начать?
Китайцы, которым их переводчик шептал слова перевода, заки вали головами, Горячев сказал «пожалуйста», и только генерал Натан Шамран, сидя с замкнуто-холодным лицом, слушал перевод Майкла Доввея.
– Одним из первых результатов вашей политики гласности, – сказал Бэрол Леви, глядя в огромный, почти во всю стену кабинета, японский кристаллический телеэкран, на котором ясно читалось лицо Горячева, – был выплеснувший наружу антисемитизм. При этом антисемитизм не столько народный, русский или украинский, сколько антисемитизм чиновничий, антисемитизм среднего слоя партийных руководителей…
– Я думаю, это уже история, – нетерпеливо сказал Горячев.
– Вы правы, – спокойно ответил Бэрол Леви. – Но почти все исторические катастрофы начинаются с еврейских погромов…
– Может, мы обойдемся без лекций? – сухо спросил Горячев скорее у китайцев, чем у Бэрола Леви. Он уже явно терял терпение. Но китайцы молчали с непроницаемыми лицами, а Бэрол Леви лишь усмехнулся:
– Почему? Вы замечательный политик, Михаил Сергеевич, и никогда не упускали возможности выступить перед международной аудиторией. А сегодня мы имеем возможность кое-что сказать вашему народу и его антисемитским вождям. Это бывает не так часто. Дело в том, что история постоянно дает антисемитам жуткие уроки, но они не хотят учиться. Не будем говорить о Древнем Египте, поговорим только о нашем веке. Конечно, Гитлеру удалось истребить почти шесть миллионов евреев, но вспомните, чем он кончил и что случилось с Германией. А к чему привел антисемитизм в Аргентине? В Иране? Вы, господин Горячев, не обратили внимание на рост антисемитских обществ «Память» и «Патриоты России» и в результате потеряли власть. Стриж и Митрохин выселили евреев на сибирскую каторгу, и в результате русский народ имеет гражданскую войну. Поймите же наконец: когда муравей укусит человека, человек не ищет укусившего его муравья, человек топчет весь муравейник! Я не хочу сказать, что я знаю действия Бога, но я верю, что мы, евреи, – избранный Богом народ. И Бог рано или поздно наказывает наших врагов не по-одному, а разрушает весь их муравейник! Два часа назад господин Стриж заявил о том, что он может бросить на Урал восемнадцать дивизий стратегического резерва. Это неправда. У нас есть самые точные данные о том, что с первого дня уральского восстания любая дивизия, которую кремлевское правительство бросало на подавление восстания, при выходе из казарм тут же разбегалась или переходила на сторону восставших. Таким образом, практически в руках у Стрижа и Митрохина нет никакой армии, а есть лишь отдельные батальоны «спецназа», пограничные войска КГБ и несколько ракетных соединений…
В Жигулях, в бункере Генштаба стратегических войск Роман Стриж, показывая на экран телевизора и багровея от бешенства, медленно шел на министра обороны маршала Вязова:
– Откуда он может это знать? Я тебя спрашиваю: откуда жиды могли узнать…
Митрохин встал между ними, сказал Стрижу:
– Подождите, Роман! Сейчас не время! Я предлагаю атаковать Курган и уничтожить Горячева.
– Чем атаковать?! – повернулся к нему Стриж. – Кретин! У него же авиация!
