Теперь тетя Вера, мать Бориса Конюхова, была через стенку от Андрея Стасова, в женской КПЗ – камере предварительного заключения.
– А вас-то за что, тетя Вера? – удивленно спросил Стасов.
– Петя, расскажи ему… – попросила из-за стенки Вера Конюхова.
– Ой, Андрюха… – шумно вздохнул Петр Обухов. – Ну что рассказывать? Наталью твою сержант Щаков убил, вся очередь это видала…
26. Город Урал (продолжение), 10.12 по уральскому времени.
Очередной телефонный звонок оторвал капитана Беспалова от составления рапорта «О танковой атаке рабочего „Тяжмаша“ Андрея Стасова на 19-й райотдел милиции». Беспалов машинально снял трубку:
– Капитан Беспалов.
То, что он услышал, заставило его вскочить на ноги, багровея от бешенства, заорать в трубку:
– Что-о?! Кто говорит?!
Молодой дежурный по отделению лейтенант Козлов, закрывая разбитое окно антиалкогольным фанерным плакатом «Папа, не пей!», удивленно повернулся к капитану.
– Неважно, кто говорит, – прозвучал в трубке спокойный мужской голос. – А важно одно: мы даем тебе полчаса на то, чтобы привезти на завод Стасова, Обухова, Конюхову и труп девочки. Если…
– Да пошел ты!… – выматерился в трубку Беспалов и бросил ее на рычаг, распаленно продолжив вслух: – Е… их мать, они мне еще угрожать будут!
Телефон зазвенел снова, капитан резко снял трубку:
– Милиция!
– Полчаса, капитан, – прозвучал в трубке все тот же мужской голос. -Сверим часы. Сейчас 10.12. Все, – в трубке прозвучали гудки отбоя.
– Кто это? – спросил у капитана лейтенант Козлов.
– «Афганцы», наверно. Провоцируют, суки!
– «Афганцы» – это серьезно, – сказал молоденький Козлов и стал гвоздями прибивать фанерный щит к оконной раме.
– Ты думаешь? – заколебался Беспалов, а. затем решительно набрал номер телефона, еще до того как ему ответили, раздраженно бросил Козлову: – Да перестань стучать!… – но тут же изменил интонацию: – Алло! Товарищ полковник, это Беспалов из 19-го. Только что мне позвонил какой-то тип с «Тяжмаша». Угрожал, что если я через полчаса не привезу на завод арестованных, то…
– То что? – спросил голос на другом конце провода.
– Не знаю, товарищ полковник, я не дослушал. Бросил трубку, чтобы не поддаваться на провокацию.
– Ну и мудак, надо было дослушать, – сказал голос. – Ты уверен, что это с «Тяжмаша» звонили?
– Да, так он сказал…
– Хорошо. «Тяжмашем» ГБ занимается. А тебе я пришлю роту из милицейского училища.
– Спасибо, товарищ полковник.
– Но имей в виду – оружие применять только в крайних случаях!
– Да я и так только в крайних, товарищ полковник! Они мне утром две машины сожгли и окна выбили – куда уж крайней! – обиженно произнес Беспалов.
Гудки отбоя были ему ответом. Он покачал головой:
– Все нервные стали…
Ровно через двадцать минут на двух бронетранспортерах прибыла рота вооруженных мальчишек – восемнадцатилетних курсантов милицейского училища под командованием старшего лейтенанта. Беспалов, в ожидании нападения «афганцев» или еще какой-нибудь их провокации, приказал курсантам перекрыть оба конца Кирпичного проезда и занять оборону на крышах соседних домов.
В это же время к шести проходным «Тяжмаша» подкатили грузовики, набитые гэбэшниками, а к зданию заводской столовой – два рефрижератора с мясными продуктами. На заводе уже шли митинги, но, по русской традиции, без всякой организации – не всеобщий заводской митинг, а вспышки говорилен у каждой цеховой курилки. Правда, эти разрозненные толковища отличались и русским же максимализмом:
– Кончай работу, братва! Даешь им Венгрию!
– Надо, как Стасов, – на танки и давить милицию!
– А этого мента Шакова – за яйца повесить!
– А что с новыми нормами? Неужели молчать будем?… Но пока в разных концах десятикилометровой территории «Тяжмаша» еще только распалялись очаги цеховых митингов, прибывшие на завод гэбэшники уже быстро заняли все проходные и блокировали склад готовой продукции, где стояли готовые к отправке 187 танков «Т-90». Одновременно заводские стукачи и члены парткома и профкома активно разносили по всему заводу слух, что во время обеденного перерыва в столовой будут без талонов продавать рабочим настоящее, говяжье, а не китовое мясо, а также сосиски и масло – аж по два кило в одни руки!
– Наша власть, бля! – сказал сквозь зубы Степан Зарудный, наблюдая за суетой гэбэшников у ворот проходной. – Чуть что, нас же и под замок и кусок мяса в зубы, чтоб заткнулись!
– Я ж говорил: сразу надо было выступать! Пока они не очухались! Утром еще! – сказал ему на это молодой сварщик Анатолий Гусько. Он был максималистом, как все инвалиды.
– Ладно тебе! «Сразу!» Под пули лезть, как Стасов и Обухов?
– Если б весь завод пошел, они б и не стреляли!
– Если бы весь завод пошел, они бы из пулеметов стреляли, – сказал Степан. И посмотрел на часы. – Полчаса кончается. Ладно, я пошел. Без меня ничего не затевайте.
– Понял, – кивнул Гусько.
Зарудный вытер руки паклей и пошел к начальнику смены Левону Акопяну. Будка Акопяна была под самым потолком цеха, на антресолях. Три стеклянные стенки этой тесной клетушки фонарем нависали над двумя конвейерами сборки танков – так, чтобы начальнику смены было видно все, что делается в цехе. Поднявшись по лестнице к этой «голубятне», Степан сквозь стеклянную стенку увидел в будке не только Левона Акопяна, но и еще четырех незнакомых мужчин. Хотя все четверо были разного возраста и в штатских пальто, в их холодных лицах было что-то одинаковое, как в их форменных черных полуботинках. И Зарудный с легкостью угадал: эти из КГБ. Трое из них стояли у окон, наблюдая сверху за цехом, а четвертый что-то выпытывал у красного и явно закипающего от злости Акопяна.
– Нет, я ничего не слышал! Но люди правильно волнуются! Кто может выполнить эти новые нормы? Мы танки делаем, а не гондоны! – донесся до Зарудного голос Акопяна. Степан понял, что начальник «держит оборону», сатанея от необходимости быть вежливым с этими гэбэшными козлами. «Мы делаем танки, а не гондоны!» – была любимая присказка Акопяна, потому что, по утверждению Акопяна, «если гондон с браком, то хоть человек родится, а если танк с браком, то весь экипаж– к ф…»…
Короче, попадаться сейчас под горячую руку Акопяна было самым последним делом, и при любой другой ситуации Степан Зарудный даже не вошел бы в кабинет, но тут был особый случай. Поэтому Степан выпрямил свою жердерослую фигуру, развернул плечи и, вздымая внутри себя деланное возмущение, саданул рукой в дверь акопянской будки.
– Ну че, начальник?! – грубо сказал он с порога своим мощным, нахраписто-прокуренным голосом. – Долго я свой танк буду ждать?
