Вы знаете, сколько людей записалось на демонстрацию по всей стране?
Стриж не знал. В Свердловске добровольцев было сто семнадцать тысяч, а сколько их по всей стране…
– Двадцать два миллиона! – сказал Митрохин. – Это невероятно! Мы не можем их всех посадить за одну ночь! И даже за месяц! Да, партийный аппарат за вас, я знаю. «Патриоты России»! Даже американцы уже знают, что восемьдесят процентов партии против Горячева. Но разве партия пойдет воевать с народом? Вот я дам вам пистолет. Вы пойдете стрелять в двадцать миллионов! Нет, вы не будете стрелять даже в евреев. Вы хотите, чтобы это сделали мы, КГБ и армия, ну и «Память». Вы нам списки приготовили, спасибо… – Митрохин насмешливо улыбнулся.
– Двадцать два миллиона – это десять, максимум – пятнадцать процентов взрослого населения, – сказал Стриж, пользуясь паузой. – А остальные, следовательно, за на…
– Ловко повернуто, хотя и неточно, – усмехнулся Митрохин, но в следующий миг его лицо стало опять серьезным: – Впрочем, потому я вас и встретил. Но имейте в виду: двадцать два миллиона – это тоже не кот чихнул! Так вот: мы можем осуществить все, что вы задумали. Мы устроим битье окон в горкомах партии по всей стране и создадим видимость реальной угрозы существованию советской власти. Но все остальное: аресты всех главарей перестройки и полное восстановление партийной власти в стране – это должно быть сделано самим Горячевым. Точнее – от его имени. Только тогда страна это стерпит и не начнутся гражданская война и анархия. Конечно, мы сменим все Политбюро, чтобы изолировать Горячева, но на пенсию мы отправим его только через год, а то и через два, когда все в стране уляжется и станет на свое место…
– И?… – спросил Стриж. В рассуждениях Митрохина было здравое зерно, так чего ж тут спорить…
– Вы хотите сказать: кто же все-таки будет вместо Горячева? Я или вы?
Стриж молчал. Конечно, весь разговор был именно об этом, остальное – детали.
– Хотите вместе? – Спросил Митрохин. – Коллегиально? Стриж молчал. Этот Митрохин сегодня предал своего „крестного отца", а завтра… Впрочем, до завтра еще нужно дожить. А пока Стриж нужен Митрохину для отмазки от партаппарата, чтобы все, что он задумал, не выглядело банальным гэбэшным путчем. Стриж – это ставленник партии, а рядом с ним может пройти сейчас в дамки сам Митрохин. Чтобы потом, через год-два…
– Решайте! – нетерпеливо сказал Митрохин, сунув в карман «трофейный» пистолет.
Стриж поднял на него глаза:
– Разве у меня есть выбор?
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ. 20 АВГУСТА
19. Москва, речной канал имени Москвы. 10.15 утра по московскому времени
Сопровождаемый десятками празднично украшенных парусных яхт и лодок, огромный речной лайнер «Кутузов» медленно двигался на север по каналу имени Москвы, вдоль берегов, испещренных алыми флагами, плакатами и портретами Горячева.
Восьмиметровые японские телеэкраны, установленные на всех трех палубах «Кутузова», показывали демонстрацию трудящихся в Москве. Люди несли увитые красным лентами портреты Горячева, плакаты с надписями: «Крепкого здоровья!», «Долой бату-ринцев!», «Живи сто лет!» – и рекламу своих больших и малых бизнесов: «Автосервис» за тебя, Сергеич!". «Автосервис» катил на открытом «КРАЗе» гигантский портрет Горячева, а сквозь музыку эстрадных и духовых оркестров пробивалась восторженная скороговорка телевизионных комментаторов:
– Это шагают победители перестройки! Личная инициатива, высокоэффективный и квалифицированный труд доказали, что при отсутствии вульгарной уравниловки…
Палубы «Кутузова» тоже пестрели разноцветными лентами и шарами, а, кроме того, здесь было все, что сопутствует праздничному пикнику на лоне природы: в тени парусиновых тентов стояли столы с легкой закуской и напитками; на эстрадах играли небольшие оркестры; официанты разносили по палубам мороженое и шампанское.
Среди танцующих, загорающих, плавающих, играющих в теннис и просто шляющихся без дела гостей, среди этих 45-50-55-летних ученых-экономистов, социологов, крупных журналистов, писателей и технических гениев, которые и были главной опорой Горячева в его экономической революции, – то там, то здесь возникала фигурка хозяйки пикника Ларисы Горячевой. Со стороны могло показаться, что она – в простеньком цветном сарафанчике, с короткой прической под соломенной шляпкой и в босоножках на невысоком каблучке – лишь порхает по палубам, собирая комплименты: «Лариса Максимовна, вы потрясающе выглядите!», «Лариса, вам не дашь больше сорока, клянусь!», «Слушайте, а вы случайно не дочка Ларисы Горячевой?» и так далее… И, действительно, трудно было представить, что этой подвижной, с косыми татарскими скулами и круглым свежим личиком женщине почти шестьдесят, что она бабушка и доктор философских наук и что десятков пять, если не больше, присутствующих здесь докторов наук обязаны своей карьерой именно ей и даже называют себя ее учениками…
Лариса шла меж гостей, шутила, делала ответные комплименты и медленно, не спеша прокладывала себе путь с нижней палубы наверх, к капитанскому мостику «Кутузова». И хотя на лице ее постоянно была мягкая полурассеянная улыбка хозяйки, озабоченной хлопотами пикника, ее глаза и острая женская интуиция регистрировали массу интересных деталей. Вот Даша, жена знаменитого писателя Вадима Юртова, бросила быстрый косой взгляд на генерала Митрохина, который не то флиртует, не то просто любезничает с молоденькой русской подружкой американского доктора Майкла Доввея. Хотя Паша Митрохин просил Ларису не приглашать на пикник иностранцев, «чтобы побыть в своем кругу и чтобы люди могли расслабиться и отдохнуть нормально», Лариса не могла не пригласить хотя бы этого доктора! Теперь, как видно, Митрохин пользуется случаем приударить за юной куколкой этого Майкла, но – Даша Юртова! Один этот Дашин взгляд сказал Ларисе больше, чем три последних романа ее мужа. Сам Юртов – толстенький, седой, с похотливыми губками бантиком – был почти вдвое старше и ровно на столько же ниже ростом своей голубоглазой и уже слегка переспелой русской красотки Даши и сидел сейчас в шезлонге со стаканом водки, непривычно хмурился и явно пикировался с академиками Аганбегяном и Заславской – авторами «экономической доктрины Горячева».
Трудно сказать, каким образом – в силу ли таланта или благодаря своему еврейскому чутью – этому Вадиму Юртову (Гуревичу) всегда удавалось в своих романах, пьесах и фильмах о Ленине предвосхитить и устами Ленина оправдать очередной крутой поворот политики Кремля…
– Дашенька, что мы сейчас пишем? – спросила Лариса у жены Юртова.
– «Отелло» на еврейский манер, – хмуро сказал вместо жены сам Юртов. – Маленький еврей Отеллович убивает генерала КГБ Ягова за то, что он отверг приставания Дездемоны.
– Однако! – улыбнулась Лариса. – Тут у вас прямо страсти! Может быть, остудить шампанским?
– Ничего! – отмахнулась Даша. – В последнем акте суд приговорит выслать Отелловича в сибирский концлагерь, и Дездемона, хотя и гойка, добровольно поедет за ним.
