— Я смогу слушать их разговор отсюда?
— Нет. Такой аппаратуры у нас еще нет. Или оформите пропуск и приезжайте сюда, или я вам подошлю запись их разговора.
Барский прикинул: сидеть тут, не зная, о чем Анна будет говорить с Раппопортом, и пассивно ждать пленку с записью их разговора? Нет, это не для него. К тому же его присутствие на Зубовской действительно необходимо: если Анна заикнется о деле Рубинчика, он тут же прервет разговор. Он встал.
— Ждите, — сказал он в трубку. — Я выезжаю.
И тщательно, аккуратно, почти любовно перевязал тесемки второго и третьего томов оперативного дела Рубинчика, в которых были подшиты показания и фотографии жертв «любожида». Он гордился этими томами, он знал им цену! Из ста четырнадцати женщин, опрошенных им самим, Фаскиным, Зарцевым и другими сотрудниками его отдела во всех концах Советского Союза, пятьдесят две собственноручно подтвердили, что вступили с Рубинчиком в половую связь до своего восемнадцатилетия, и двадцать девять признали, что Рубинчик является отцом их детей. Динамитные показания, доставшиеся ему ценой четырехмесячного труда! Барский с удовольствием взвесил все три тома дела Рубинчика на руке и спрятал их в сейф — так опытный автор втайне гордится весом своей рукописи, так Пушкин, написав «Годунова», гордо воскликнул: «Ай да Пушкин! Ай да молодец!» Да, в этом деле были срывы и неудачи, но теперь — все! Подготовительный этап операции «Дева» завершен, три пухлых тома можно было еще вчера передать в прокуратуру для возбуждения уголовного дела, ареста Рубинчика и вызова в Москву свидетелей и потерпевших, но Барский отложил эту акцию на пару дней — до окончательного согласия Анны стать общественным обвинителем в этом сенсационном процессе. Так что же вдруг дернуло Анну звонить Раппопорту?
Заперев сейф, Барский вышел из своего кабинета в смежную комнату. Здесь было накурено и тесно, за шестью старыми и громоздкими письменными столами и двумя телефонами девять сотрудников ночной смены трудились над пришедшими из ОВИРа папками еврейских эмигрантов: из-за резкого увеличения наплыва прошений о выездных визах отдел Барского уже не справлялся в дневное время с проверкой этого моря документов, а обращаться к начальству за расширением штата до завершения операции «Дева» Барский не хотел, он знал, что все равно ничего не получит даже от Андропова, да и не любят наверху такие просьбы. Но все изменится после операции! О, тогда ему все дадут — и новых сотрудников, и пару дополнительных комнат, и новые телефоны, и финскую мебель…
— Алло! Алло! Владивосток! — кричал в телефонную трубку один из сотрудников. — Вы слышите? Губерману отказать! Нет, не Куперману, а Губерману — капитану сейнера! Алло! — и в сердцах швырнул трубку, поднял на Барского раздраженные и красные от дыма и усталости глаза: — Ну, невозможно работать, Олег Дмитриевич! Я их слышу, они меня — нет! Самая мощная разведка в мире, а техника, как у папуасов!
— Ладно, потерпите еще месяц, — бросил Барский и по гулкому в ночной тишине пустому коридору прошел в другое крыло здания, спустился по лестнице в дежурную часть. Здесь он угостил дежурного по КГБ генерала сигаретой «Данхилл», оформил себе разовый пропуск в Службу контроля коммуникаций, и еще через несколько минут черная комитетская «Волга» уже несла его по пустой и сонной ночной Москве на Зубовскую площадь.
Однако там, на третьем этаже Центрального телефонного узла, у больших, старых и чуть ли не довоенных широкопленочных магнитофонов, на которые сотрудники Службы контроля писали все зарубежные телефонные разговоры Москвы и Московской области (остальную территорию СССР покрывали Службы контроля местных телефонных узлов), тоже был, оказывается, разгар трудового «дня». Из-за разницы во времени между Москвой и Парижем, Лондоном и Вашингтоном и лучшей слышимостью в ночное время все западные корреспонденты именно в эти часы диктовали в редакции свои репортажи, а находящиеся в Москве бизнесмены звонили своим хозяевам, партнерам, женам и любовницам. Но каждый из них под видом срочного репортажа или невинного любовного разговора мог в любой момент передать на Запад шпионские сведения для ЦРУ, Моссада, британской, французской и прочих разведок вражеского лагеря. А потому огромные бобины магнитофонов, медленно вращаясь, записывали на магнитофонные дорожки своей цепкой памяти все, что уходило из СССР через открытый эфир, чтобы потом дешифровщики и аналитики КГБ смогли вылущить из них подозрительную информацию.
«Американский делец Джей Кравфорд, представитель Международного зернового фонда, признан советским судом виновным в нелегальном обмене восьми с половиной тысяч долларов на двадцать тысяч рублей на московском «черном рынке». Прокурор потребовал пятилетнего тюремного заключения. Ожидается, что советские власти обменяют Кравфорда на двух русских служащих ООН, обвиненных в шпионаже…»
«Московская милиция арестовала семь американских туристов, членов Международной лиги сопротивления войне, за попытку демонстрации на Красной площади в защиту разоружения…»
«Кристина Онассис, вышедшая 15 августа замуж за русского, Сергея Каусова, прибыла с мужем в Москву…»
«Условия пребывания американских бизнесменов в Москве, недружественные в обычное время, еще больше осложнились в связи с арестом Джея Кравфорда…»
«Советские и восточногерманские космонавты причалили к космической станции «Союз-6»…»
«Тамара Филатова заявила, что ее муж, Анатолий Филатов, приговоренный к смертной казни за шпионаж в пользу США, направил обращение президенту Картеру с просьбой вмешаться и спасти ему жизнь…»
«Еврейские активисты сообщают о резком увеличении числа советских евреев, обращающихся за разрешением на эмиграцию в связи с растущим в СССР антисемитизмом. Отмечается, что за восемь месяцев этого года за выездной визой обратились сто тысяч евреев, в то время как за весь 1977 год — 78 тысяч, из которых только семнадцати тысячам разрешили уехать…»
«Мерзавцы, — раздраженно подумал Барский, — откуда у них эти цифры? Ну, выехавших — понятно, их регистрируют в Вене, поскольку путь у всех эмигрантов один: Москва — Вена, поездом или самолетом. Но подавших на эмиграцию? Неужели кто-то в ОВИРе работает на евреев, как этот Анатолий Филатов работал на ЦРУ? Или в его собственном отделе сидит предатель?»
Барский поежился от этих мыслей и услышал:
— Полковник, Бостон дает Раппопорта. Соединяю вашу Сигал. Алло, Москва! Бостон на проводе, говорите!
И тут же прозвучал голос Анны — иронично-веселый и грудной голос, от которого у Барского разом перехватило дыхание, подвело колени и жаром заломило все члены.
— Алло! Это Раппопорт? Который с тремя «п»? — насмешливо сказала она.
— Аня! — ахнул голос Раппопорта на том, американском, конце провода. — Ты где?
— В Москве, дома! Где же еще?
— Ты получила мои письма?
— Ни одного! Но подожди. Я звоню по делу. У меня к тебе просьба. Это архиважно, как Ленин говорил. Ты слышишь?
— Слышу. Я все выполню. Говори!
— Найди Музыкальную энциклопедию, изданную в Москве три года назад. Я думаю, это не трудно: масса еврейских музыкантов уехали отсюда и все везут с собой книги…
