Где же вы, Николай Николаевич? Скоро рассвет, я приказала себе дожить до рассвета и дожила, а вас все нет. У меня осталась последняя кассета, Луи Армстронг, и совсем не осталось голоса. Не знаю, что вы поймете из моего бормотания. Но я еще продержусь чуть-чуть, я доскажу вам последнюю главу моей нелепой жизни. Я где-то прочла — сейчас уже не помню где, похоже, что у меня и память слабеет, — я где-то прочла, что человек — это океан. Вы можете всю жизнь просидеть перед океаном, подсчитывать и оценивать его волны — эта плохая и грязная, а эта хорошая, и ни черта не понять даже законов прилива и отлива. Не говоря уже о тайнах океанских глубин. Тот, кто хочет познать жизнь океана, должен нырнуть в него. И желательно — поглубже. И хотя моя жизнь далеко не океан, а, скорее, просто ручей или маленький гейзер, я надеюсь, что мой рассказ помог вам познать эту пациентку. Не до конца, конечно, потому что до конца я сама себя не знаю. Иначе как я могла бы допустить свое возвращение к Мартину? Возвращение, которое теперь, после моего собственного погружения в мою жизнь, кажется мне предопределенным и неизбежным. Потому что, как сказано в святой книге, все возвращается на круги своя…
Как же это произошло? Элементарно: я пришла в «Дикую утку» с миллионером Гришей. «Дикая утка» — это такое клевое местечко, там можно на столах танцевать. А миллионер Гриша — это миллионер Гриша, что тут добавить? Он знал, что я рассталась с Мартином, и хотел, чтобы я стала его любовницей, а я сказала «нет». Он говорит: «Дура, будешь жить в отдельной квартире в центре Москвы, что тебе еще надо?» И прав был на сто процентов — я бы сейчас не в реанимации последние часы доживала, а где-нибудь на Гавайях с этим Гришей на яхте каталась. Но жизнь не перепишешь заново, к сожалению. В эту «Дикую утку» заявилась компания Савельева, а с ними Мартин. И Мартин мне говорит: «Я тебя очень люблю». И все, и я, как полная идиотка, опять переезжаю жить к Мартину. Можете себе представить? Психолог, без пяти минут кандидат наук, и делаю такую элементарную ошибку! Вместо того чтобы поводить его, помариновать и поджарить на его чувствах так, чтобы он уже вплоть до загса спекся, я с ходу прыгаю в его объятия и в его постель. Ну, разве не дура?
Правда, первая ночь у нас была гениальная. Просто суперклассная. Вы, конечно, помните, как на предыдущей кассете я хвастливо заявила, что в моей жизни ни разу не было ситуации охлаждения ко мне мужчины. Вы тогда подумали: а как же Мартин? Подумали, правда? Но тут я должна внести ясность. Это не было охлаждением ко мне. У нас в постели была куча женщин, и они всегда были хуже меня, и Мартин говорил: Господи, как мне повезло с тобой! И его увлечения — даже поначалу — не были жаждой новизны из-за того, что наш секс стал плох или однообразен. Просто он жил в атмосфере, где секс втроем был такой же идеологией, как раньше марксизм. Только эту идеологию нужно назвать савельевщиной, потому что секс втроем — это идеология Паши Савельева. Но Савельев гений, он как работает? Он может месяц отдыхать, болтать, заниматься сексом втроем и вчетвером и при этом безумно, как Ромео, любить очередную нимфетку. А потом — раз, и он сидит за компьютером, он может неделю не спать, а только есть и писать, и выдать на-гора очередной шедевр в психологии. Он такой человек, он Юпитер-эпикуреец. Но то, что позволено Юпитеру… — вы знаете. Мартин не Савельев и не гений. Он деловой американец. Он трудяга. Из него можно сделать великолепного мужа. Потому что у него нет времени иметь разных женщин, его невозможно представить бегающим за девочками. Он в полдевятого уезжает на работу и до семи он на работе, где он никогда ни одну женщину как сексуальный объект не воспринимает. Конечно, он может пойти поужинать в «Американ бар» и даже в «Ностальжи». Но он не пойдет в «Найт флайт» и не снимет там девочку — он для этого слишком застенчивый, брезгливый и чистоплотный. Он не снимает блядей. И он не может, как я, спонтанно выйти на улицу и знакомиться. Причем — в шесть с одним, в семь с другим, в восемь с третьим. И я везде успею, если мне надо. Но он не сообразит, как это сделать. Он до тридцати лет и не жил ни с кем! Как он спал? Мы занимались любовью, а потом он брал свое одеяло и отползал от меня на другой конец кровати. И не потому, что он эгоист, а просто у него не было опыта ни совместной жизни, ни совместной постели. Он просыпался утром и говорил: «Аленка, когда я думаю, что я живу с тобой уже два месяца, я просто сам себя не узнаю! Спасибо тебе огромное!» И он бы мне никогда не изменил — ни через два месяца, ни через два года, ни через двадцать лет — потому что он человек очень честный. Мне Савельев говорил: «Алена, ты героическая женщина. Чтобы он за два года ни разу не просил у меня ключи от квартиры! По-моему, ты его гипнотизируешь». Я говорю: естественно!
Но Савельев его загипнотизировал задолго до меня. Своей гениальностью, своим эпикурейством, своей вседозволенностью и своим абсолютно все-все-всепониманием. Он стал для Мартина русским гуру, далай-ламой, Ганди и Магометом. И если, по Савельеву, секс идеален только втроем, то для Мартина это уже как первая заповедь на скрижалях. Это пик достоинства и высший пилотаж. Хотя Савельев в силу своего эпикурейства действительно может заниматься сексом втроем как особым видом наслаждения, а Мартин в силу своей американской деловитости воспринимает это как работу на конвейере. Но когда я проболталась, что мой первый сексуальный опыт был лесбийский, Савельев пришел от этого в экстаз и стал говорить: «Слушай, Мартин, это же дает потрясающие возможности!» Но даже эти «потрясающие возможности» открылись для Мартина не по его инициативе, а через меня. Так это началось, остальное вы знаете — и про Дашу, и про Зину…
А чем это кончилось, вы увидите через пару часов, когда я усну, так и не дождавшись вас. Но между этим финалом и «Дикой уткой» лежит пара эпизодов, умолчать о которых грешно. Мартин сказал: наша разлука убедила меня в том, что я без тебя жить не могу. И сделал мне официальное предложение о замужестве. Мы стали звонить нашим друзьям и составлять список гостей на свадьбу. Савельев выдумал себе потрясающий костюм, он говорил: «Алена, я так рад! Я никого не вижу рядом с Мартином, кроме тебя!» У нас должно было быть две свадьбы — в Бостоне и в Москве. Причем в Москве одна свадьба официальная, а другая в сауне, это сейчас модно. Началась подготовка. Оказалось, что в Америке просто так пойти и обвенчаться в церкви невозможно, церковь нужно резервировать за год. И то же самое с престижным рестораном. Но у нас проще, и мы решили, что церковный брак будет здесь. Мы стали ездить по церквам, я опять учила английский и подбирала себе английское имя, потому что «Алена» американцы произнести не могут. Мы просыпались от кайфа, что через два года будем иметь ребенка. Я входила в мир дипломатов, я купалась в славе и роскоши, я ездила на приемы в Спасо-Хаус. Теперь я понимаю, что человек, сказавший «все, он у меня в руках», тут же все и теряет. В чем же заключался мой крах? Мы должны были пожениться — я знала это наверняка. И я успокоилась. Я обрела самоуверенность респектабельной дамы. Я занималась делами семьи, я снова была хорошей хозяйкой плюс любовницей и так далее. Я себя безумно хорошо чувствовала в этой роли, и все отмечали, что я расцвела. И мы пошли в сауну. Сауны теперь очень модны в Москве, это просто поветрие. И не простые сауны, а общие. То есть компания мужчин и женщин парится вместе. Если у вас нет своей собственной сауны, можно пойти в соседнюю баню, их теперь переделали под запросы публики. Заплатите деньги, и в вашем распоряжении сауна, бассейн, бильярдная, комнаты отдыха и пиво с раками. Хоть на час, хоть на пять часов. А чем вы там занимаетесь помимо главного — никого не колышет.
