– Well! – ободренно сказал консул и посмотрел на гору папок, которые лежали перед нами на столе в conference-room
[55]
, куда Грегори привел меня после того, как я подписал бумагу о неразглашении и сотрудничестве. – Значит, circle сужается….
– Н-да… Это все хорошо, конечно… – хмуро произнес Питер Хеппс и почему-то спросил именно у меня: – Как вы насчет пиццы, мистер Плоткин?
– Я как все, – ответил я, хотя при слове «пицца» у меня в желудке брызнуло фонтанами желудочного сока.
– Just a sec!
[56]
– сказал Грегори и вышел из комнаты.
Питер встал, прошелся от стены до стены. В этой комнате тоже не было ни окон, ни телефонов, но тут стояла хорошая итальянская мебель, кожаные кресла и книжные стеллажи с английскими, американскими и итальянскими энциклопедиями, юридической и даже художественной литературой, и среди этих книг я тут же углядел новенькое американское издание «Архипелага ГУЛАГ» А. Солженицына.
– Н-да… – произнес Питер, поглядев на меня, и я почему-то ощутил вину за всю нашу еврейскую эмиграцию – вот ведь сколько хлопот из-за нас на их, американскую, голову! – Мистер Плоткин, а вы почему уехали из СССР?
Так, начинается, подумал я. Как будто он не видел моих анкет, автобиографии, сведений о моих двух запрещенных фильмах и всего прочего, что лежит в моей папке.
Эти мысли, конечно, тут же отразились на моем лице, поскольку в силу своего повышенного кровяного давления я никогда не умел и не умею сдерживать эмоции (или наоборот), и потому Питер поспешно сказал:
– Нет, я не для анкеты спрашиваю, а так просто, по-человечески…
Я усмехнулся:
– А вот я так просто, по-человечески, и уехал. Чтобы жить по-человечески.
– То есть не потому, что вы еврей? – уточнил он. – Ведь вы же не религиозный человек, так?
– Знаете, Питер, в вашем вопросе тоже есть некоторая неясность. Это у вас в Америке все американцы, а еврей – это определение религии человека. А в России это определение нации. И поэтому там я еврей не по религии, а по факту рождения от мамы и папы – евреев. Даже если я приму мусульманство или буду с утра до ночи есть только свинину, я все равно буду еврей – хоть тресни!
– Ну хорошо, а здесь? – не отставал он. – Здесь вы кем себя считаете? Вы говорите на идиш?
– Нет, – сказал я, начиная внутренне стервенеть. – Я не говорю на идиш, я не знаю иврит, я не умею молиться и соблюдать кошер и еврейские праздники, но это не моя вина. В СССР нет еврейских школ, и вместо Шолом-Алейхема, Квитко и Переса я в детстве учил наизусть Шевченко, Коцюбинского и Рыльского. Могу вам хоть сейчас почитать: «Як умру, то поховайтэ менэ у могили…»
– Не нужно, не нужно! – замахал он руками. – Значит, вы не еврей, вы украинец, так?
– Дудки! – ожесточился я, хотя и понимал, что он шутит. – Я еврей потому, что я так решил! Между прочим, могу рассказать вам такую историю. В Москве был художник Иван Иванов, чистокровный русак из деревни Ивановка Ивановской области. Но однажды он пришел в ОВИР с израильским вызовом в руках и заявлением об эмиграции. Минутку, сказали ему, какой Израиль? Вы же русский! «Нет, – сказал Иванов, – я еврей». Позвольте, сказали ему, какой же вы еврей, если вы Иван Иванов из деревни Ивановка Ивановской области?! «А я все равно еврей», – сказал Иванов. Бросьте, сказали ему, ваша мама – Мария Ивановна, а папа – Иван Петрович. Ну какой вы еврей? Но Иванов стоял на своем: «Я еврей, и точка!» Ему говорят: хорошо, если вы еврей, скажите нам пару слов на иврите или хотя бы на идиш. И знаете, что он сказал? Он сказал: «А вы думаете, этим определяется еврейство? Вы думаете, что еврей – это только тот, кто блюдет кошер, соблюдает субботу и ходит в синагогу? Да, может быть, когда-то, когда Он выбрал нас из тьмы язычников и явил Моисею свои знамения, Он мог диктовать: соблюдай субботу, не ешь трефного, молись утром такой-то молитвой, а вечером такой-то. Но с тех пор прошло шесть тысяч лет, и никаких Его знамений лично я не вижу, больше того – я вижу Холокост и арабские войска на границе Израиля. И если я тем не менее говорю вам, что я еврей и выбираю Его изо всех куда более модных богов, то кто может сомневаться в моем еврействе?» И что вы думаете? Его выпустили из СССР как еврея. Больше того – он таки уехал в Израиль!
– Браво! – сказал доктор. – А вот и пицца!
Действительно, Грегори принес огромную плоскую картонную коробку с пиццей величиной, наверное, с автомобильное колесо и полдюжины алюминиевых банок кока-колы, скрепленных пластиковой обвязкой.
Невзирая на религиозные различия, мы дружно налегли на пиццу (при этом я, конечно, тут же вымазал брюки горячей томатной пастой), а Питер Хеппс сказал:
– Мистер Плоткин, как вы относитесь к тому, чтобы создать бригады еврейской самообороны?
Кусок пиццы застрял у меня в горле.
– Что-о??!
– Понимаете, Вадим, – он впервые перешел с фамилии на имя, подчеркивая, видимо, крайнюю доверительность этого разговора, – честно говоря, шансов на то, что мы выявим этого вампира путем физиогномики и гипноза, не так уж много. А дело крайне серьезно, крайне… – И его светлые глаза остановились на мне в ожидании ответа.
Я оглянулся на остальных, но и они все уже перестали жевать и смотрели на меня выжидательно.
– Но я… Я же не военный… Я режиссер…
– Вот именно, – сказал Питер. – У вас должен быть организаторский опыт. – И тут же перешел к инструктажу, словно вопрос был уже решен: – Понимаете, Вадим, мы не можем поставить в известность об этом вампире итальянское правительство и полицию, вас всех в этом случае немедленно вышлют из Италии. Мы не можем за две недели вывезти вас всех в США, да и нам в Америке этот вампир не нужен. И мы не можем сообщить о нем руководству ХИАСа, потому что они тоже не американские граждане, мы не можем обязать их молчать, а при малейшей утечке информации здесь начнется такое… Остается самооборона, понимаете?
– Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, – усмехнулся доктор, но я не понял, куда был направлен его сарказм – в мою сторону или в сторону Хеппса.
Впрочем, это не имело значения, тем более что Хеппс продолжал:
– Сложность заключается в том, что и вы не можете никому сказать о реальной угрозе. Иначе паника среди эмигрантов будет такой, что тут снесут ворота посольства.
– Но как же тогда собирать эти бригады? – спросил я растерянно.
– Вы же сами излагали в ХИАСе, что вашу молодежь нужно чем-то занять, чтобы она не слонялась без дела по улицам, – сказал Питер, и я понял, что моей персоной тут занимались всерьез. – А конфликты ваших эмигрантов с коммунистами Ладисполи, Остии и Рима уже достигли такого накала, что бригады самообороны вам пора создавать и без появления вампира. Давайте мы поступим согласно вашему собственному предложению и сделаем вас… Как вы там говорили в ХИАСе? – Он заглянул в свой желтый линованный блокнот. – Вот! Полномочным представителем ХИАСа в Ладисполи. Это даст вам возможность для любой активности.
