Но стоп, остановите меня, пожалуйста, я и так написал о русских женщинах уже пятнадцать романов, вернемся к Винсенту.
…Лежа в «Пекине», в номере на пятом этаже, ощущая на своем плече легкую голову спящей Елены и чувствуя, как доверчиво и полно прильнуло к нему ее тонкое теплое тело, он – то ли поддавшись естественному физическому удовлетворению, то ли по иной, неизвестной нам причине – вдруг проник в другую реальность, в другое ощущение времени и пространства. Он вдруг представил себе эту огромную холодную страну Россию, грубую, грязную, с холодными туалетами, не знающую биде и не пользующуюся дезодорантами, занесенную снегами и накрытую тяжелыми свинцовыми облаками от Балтики до Японии, – Россию, которая находится бог знает где, на краю глобуса! Еще вчера она была для него ничем, бескрайним снежным пятном на самом верху географической карты, удобной ретортой для его гениального эксперимента. И эта Елена тоже была никем – подсобным средством, ингредиентом и ассистенткой, которая приведет его к избранной цели. Но теперь – эта нежность ее щеки… эти доверчиво приоткрытые губы… это ровное теплое дыхание… эти шелковые волосы… и самое главное, эта – минуту назад – затягивающая, как омут, ласка ее пульсирующей плоти… Черт возьми, так вот что такое Россия! Вот где момент истины! Вот зачем рвались в Россию Бальзак и Бисмарк! Вот почему еще в прошлом и позапрошлом веках французы, немцы и итальянцы, уезжая в Россию учителями, поварами и коммерсантами, никогда не возвращались домой…
Винсент вдруг испугался своего открытия. Нет! Он не имеет права попасть в эту русскую западню! Его цель выше, его амбиции и задачи исторические! Он революционер, и разве не русский революционер Нечаев сказал, что у революционера «все нежные, изнеживающие чувства родства, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены единой холодной страстью революционного дела»? А эта Елена ласкает и любит его с такой материнской нежностью просто потому, что она гипнотабельна и он приказал ей быть его любовницей, он запрограммировал ее на эту любовь. Вот и все, и к черту эти дурацкие сантименты, они удел примитивных Homo sapiens, а он, слава Богу, выше этих недостатков, он их сам программирует в других, подопытных…
Винсент снял голову Елены со своего плеча, встал с кровати и вышел из спальни в гостиную. И это называется у русских номер-люкс – ни холодильника, ни бара! Он открыл шкаф и из глубины полки, из-за стопки своих рубашек и набора русских сувениров – матрешек и дымковских игрушек, которые надарили ему в Институте Сербского, – достал бутылку виски. Но, ощутив в руке ее легкость, тут же возмутился – как, опять? Merda! Нет, это просто черт знает что такое!…Bastardi! Мерзавцы! Сначала на даче Сталина охранники вылакали полбутылки парфюма «Армани» и почти всю бутылку его любимого коньяка, а теперь – даже в гэбэшной гостинице, где на каждом этаже сидит дежурная с телефоном! – у него все время половинят спиртное! Figli di putana! Сукины дети! Даже когда он купил виски, которое, как ему сказали, русские в рот не берут…
Горестно вздохнув и усмехнувшись – вот что такое Россия! вот где момент истины! – Винсент свинтил пробку с бутылки и понюхал то, что ему оставили. Слава Богу, хоть не чай! А то ведь три дня назад в бутылке французского коньяка, который он купил в «Березке», оказался чай…
Глотнув прямо из горла (где тут достанешь содовую, чтобы разбавить!), Винсент подошел к окну и прижался лбом к холодному стеклу, за которым – по ту сторону темного и заснеженного Садового кольца – горела на доме огромная красная неоновая надпись: «НАРОД И ПАРТИЯ ЕДИНЫ». Нет, конечно, в Италии они построят другой коммунизм, настоящий…
Пара голубей села снаружи на жестяной подоконник, и толстый воинственный голубь, недовольно гулькая, тут же взгромоздился на щуплую голубку и принялся жестоко, что есть силы клевать ее в голову, тыча при этом своим крохотным алым пенисом ей куда-то под хвост.
– Vaffanculo! – возмущенно стукнул в окно Винсент. – Discraziato!
Голубь скосил на него красную бусину глаза.
– Иди на фуй! – перевел себя на русский Винсент и для убедительности еще раз стукнул ладонью по стеклу.
Голубь нехотя взлетел с подоконника, а следом за ним полетела голубка.
– Милый, с кем ты тут воюешь?
Винсент оглянулся.
Елена, кутаясь в его рубашку, подошла к нему по вытертому гостиничному ковру и прижалась головой к его груди. Он стоял над ней и вдруг ощутил в себе странное и садистское, как у голубя, желание…
31
Personal to:
Prof. Felix Andrievsky,
Yehuda Menuhin’ Academy of Music,
Stoke d’Abernon, Cobham Surrey,
England
[21]
Дорогой Феликс Аркадьевич!
Теперь я могу написать Вам то, что невозможно было написать из Союза или сказать по телефону. Теперь я могу представиться Вам наконец и рассказать о Ваших московских друзьях – Наташе и Саше. Потому что я уже еду из Вены в Рим, а моя сестра Белла с дочкой Асей, из-за которой весь сыр-бор, – они уже в Тель-Авиве.
Но сначала о Саше и Наташе, Асиной учительнице в школе для одаренных детей при Московской консерватории. Когда мы получили разрешение на эмиграцию и решились наконец сказать им, что уезжаем, Наташа всплеснула руками: «Ой! Эту девочку вы имеете право везти только или в Нью-Йорк, в «Джульярд-скул», или к Феликсу Андриевскому. Но лучше к Феликсу! Это мой профессор, я была его ученицей, а потом ассистенткой в консерватории. И он – лучший в мире мастер по работе с вундеркиндами. Если бы я знала раньше, что вы собираетесь ехать, я бы занималась с ней каждый день и приготовила для него такую программу!..»
Оказалось, Наташа и Саша спят и видят выбраться из Союза, но у них крепкий якорь – Наташин папа работал когда-то в органах. Сейчас они наконец построили себе кооперативную квартиру, сделали большой ремонт, купили хорошую мебель и машину, но – «если бы Феликс Аркадьевич сказал, что мы должны ехать – мы бы бросили все и поехали за ним куда угодно, хоть на край света!». Такое у них настроение. Чудные ребята, замечательные!
– Сколько вам осталось до отъезда? – спросила Наташа.
– Двадцать четыре дня, больше теперь не дают на сборы…
– Ну что ж! Ищите Феликса, и, если найдете, он возьмет ее, я уверена. Потому что они стоят друг друга – Ася и Феликс Аркадьевич! А пока вы будете искать его, мы начнем с ней учить Концерт Вивальди ля минор. Это будет мой музыкальный привет Феликсу Аркадьевичу!..
Теперь попробуйте представить себе ситуацию: Москва, январь, морозы под тридцать, ОВИР дал на сборы двадцать четыре дня, адреса Андриевского у Наташи нет, как Вас искать, неизвестно, и даже неизвестно, где Вы – в Париже, в Лондоне, в Тель-Авиве? Мы давно продали всю мебель и вообще все, что не нужно для США, и запаслись полным еврейским набором для Рима, дома полный кавардак, и еще масса беготни за австрийскими визами, билетами и прочее – а нужно срочно найти в Европе Андриевского и решить с ним, куда же ехать. Хороша задача?
