И – я не знаю, что случилось, я просто не помню, как это произошло, но буквально в шаге от меня, когда я уже напрягся в ожидании удара и сшиба, их стена вдруг разомкнулась и хромовая кожа их замечательных пальто презрительно прошуршала слева и справа от меня. Они что-то сказали, пройдя – что-то, конечно, оскорбительное и даже, наверное, матерное, чего я по незнанию немецкого не понял, – но я все равно торжествовал: они расступились! В их прекрасном мире, где они нас в упор не видят, где мы для них – досадное напоминание об их поражении под Сталинградом, они все-таки не посмели тронуть меня.
Еще не остыв от пережитого, я смотрел им вслед. Мать вашу так и разэдак! И бабушку тоже! Так вот, оказывается, что ждет нас на этом вожделенном Западе – сияющая чистота Кертнерштрассе, Шанз Элизе, виа Венето и других центральных площадей и авеню Европы, и – полные собачьего кала прилегающие улицы, на которые каждый австриец, француз и итальянец выводит утром и вечером свою собачку покакать. Показная доброжелательность и улыбки при публичных встречах и неизжитая генетическая ненависть в любой другой обстановке.
Но, собственно, а на что ты рассчитывал? Это Австрия, это Вена и это швабы, мать их в три креста! Впрочем, дело не в них, нет, дело не в этих четырех неофашистах, зачатых куда позже Сталинграда и Нюрнберга! А в том, что это наш удел везде – в России и в Австрии, во Франции и в Испании, в Африке и в Японии, мы всюду изгои, везде…
– Вадим!
Я повернулся на этот окрик и вдали, в конце квартала увидел Эльжбету. В распахнутом пальто она чуть ли не бежала по Кертнерштрассе, а рядом с ней – нет, этого не может быть! Рядом с ней, раскрасневшись, распахнув от бега свой алый рот и огромные черные глаза, летела ко мне та самая жгучая брюнетка, «испанка» и «Кармен», которая дымковской игрушкой сидела рядом со мной в ночь джазовой «сэйшн»!
Я шагнул им навстречу, а они набежали на меня, извиняясь за опоздание торопливо, многословно и с тем милым и всегда приятным русскому слуху пшикающим и напевным польским акцентом.
– Жнакомься, – сказала Эльжбета. – Это Сильвия, моя коллежанка, она тилько тыждэнь як пшиехала с Польши.
Я посмотрел Сильвии в ее черные испанские глаза, утонул в них и, утопая, сказал:
– Пошли в кафе!
– Ты зваревалыш! З ума шъехал! – воскликнула Эльжбета. – Тэ задрого!
– Ничего, мы выпьем только кофе, я угощаю. Пошли!
Но она ухватила меня за руку:
– Почекай! Ты знаеш, сколько коштует кава у Вене?
– Ну, сколько может стоить кофе? Пошли!
Представьте себе матерого кинорежиссера, которого только что чуть не избили юные неонацисты и которому девушки говорят, что ему не по карману угостить их кофе! Я схватил их под локти и силой втащил в кафе «Империал». Они вошли туда, разом присмирев, как две крестьянки в барских покоях, скромно сели за столик на краешки золотисто-бархатных кресел, и к нам тут же подлетела хозяйка кафе:
– Битте!
– Three coffee, please.
– With milk?
– No, simple coffee.
И вот я опять смотрю Сильвии в глаза и растягиваю эту крохотную, как наперсток, чашку венского кофе, а Эльжбета жужжит и пшикает мне в ухо, думая, что говорит по-русски:
– Я ще вчора побачила, шо вона тоби подобается. Вона з Гданьска, перши дни на Западу, мы тут працюем по шисть мисяцив, нам дозволено ихать до Западу працювать, но не бильше шисть мисяцив у два года…
А я все смотрел в глаза этой Сильвии, и жаркое темное пламя ее глаз сжигало мне кости так, что я даже не чувствовал вкуса этого замечательного кофе по-венски, который, как было написано в меню, когда-то сюда приходили пить Рихард Вагнер и Густав Малер.
Нет, мне не было сейчас дела ни до Вагнера, ни до Малера, ни до тех сопляков-неонацистов, потому что не им, а мне – мне! персонально! – сияли эти сжигающие глаза.
Я вынырнул из них только тогда, когда хозяйка принесла счет – 66 шиллингов!
66 шиллингов – это в полтора раза больше пособия, которое мне выдают на день в «Джойнте»!
66 шиллингов – это семь куриц по 9 шиллингов за кило!
66 шиллингов – это такая мелочь за огонь, который обжег меня и согрел в морозной Вене…
18
Полковнику Иванову П.И. от Елены Козаковой, сотрудницы Главной редакции иновещания Госкомитета СССР по телевидению и радиовещанию, внештатной переводчицы КГБ СССР
В связи с Вашим поручением сопровождать по Москве профессора Винсента Корелли и помогать ему в работе сообщаю:
Вчера профессор Корелли побывал в Институте психиатрии имени Сербского, где на протяжении всего рабочего дня знакомился с материалами судебно-психиатрических экспертиз…
Елена смотрела на Иванова. Чем дольше он читал ее рапорт, тем страшнее ей становилось. Хотя по дороге сюда, на Лубянку, она восторженно изумлялась самой себе – в ней, в каждой клеточке ее тела, еще жили экстаз и невесомость прошедшей ночи, и она, ей казалось, ничего не боялась – даже КГБ! Шла ли она по улице, ехала ли в метро – радость, кайф и полное обновление всей ее плоти светились, словно огоньки под лапами новогодней елки, в ее глазах, походке, взмахе ресниц, поднятом подбородке, дерзком повороте плеча и в летящем шелке ее завитых волос, – светились с такой вызывающей и притягивающей силой, что все встречные мужики сворачивали головы ей вслед. Так вот, оказывается, что делает с женщиной настоящий секс! Вот его божественное предназначение! Еще вчера она была полной замухрышкой, одной из миллионов московских баб, замызганных остервенелой погоней за рублем, колготками, сосисками по рупь двадцать и поливитаминами по восемьдесят семь копеек. Еще вчера она горбилась под тяжестью авоськи с грязной картошкой и луком, еще вчера ее сапоги разъезжались в месиве снега на тротуарах, и взгляд не отрывался от земли, и очки съезжали с носа, и ни один мужчина не обращал на нее никакого внимания, их взгляды скользили по ней не останавливаясь, как по пустому месту или по лозунгу «Партия и народ едины!». Но стоило ей провести полночи с мужчиной – с настоящим мужчиной! – стоило ей испытать то, что она испытала с Винсентом, и словно кто-то наполнил ее кровь хмельными шампанскими пузырьками, выпрямил спину и зажег в ней светильник женственности и соблазна. И все мужики разом – глазами, ноздрями и даже животом – заметили и опознали в ней это волшебное волнение гона и эротизма…
Господи, ну сколько можно читать ее короткий рапорт? Этот Иванов перечитывает его, наверное, в десятый раз!
«…Из Института Сербского мы, согласно Вашей инструкции, поехали на такси в Дом журналиста на Суворовском бульваре, где поужинали. Счет за ужин на 12 р. 53 коп. и квитанцию за такси на 1 р. 50 коп. прилагаю. За ужином профессор Корелли говорил на научные и исторические темы и хвалил кухню ресторана Дома журналиста…»
Черт возьми, за то время, что он читает и перечитывает ее писанину, можно прочесть Большую Советскую Энциклопедию!..
