— Скажите, — спросил Габриэль, не поднимая головы, — когда
вы здесь были в первый раз, вы уже видели вот это?
И он показал на окрашенный чем-то красным небольшой пучок
травы, лежащий на песчаной дорожке, которая вела к калитке.
— Не помню, — честно сказала Алена. — А это что?
— Ну, по-моему, кровь, — буднично ответил Габриэль. — И если
мы приглядимся к тому, как лежит эта трава, как она кое-где разрезана, можно
предположить, что о пучок кто-то вытер довольно острый нож, запачканный кровью.
— О господи! — изумилась Алена. — Быть того не может!
— Посмотрите сами, — предложил Габриэль. — Можете даже
потрогать.
Алена поспешно спрятала руки за спину и присела на корточки.
Вернее, попыталась присесть, насколько позволила перетянутая бинтом нога.
А ведь и правда.., очень похоже на кровь!
И вдруг ее осенило! Причем догадка ударила так резко, что
она почувствовала, как похолодело лицо, и даже голос какое-то мгновение
отказывался повиноваться.
— Мне кажется, это было здесь раньше, еще прежде, чем мы
пришли. Потому что Лизочка сказала, что боится красных гусей, но сама в тот
момент смотрела вовсе не на озеро, а в сторону дома. Может быть, она видела
кровь? Правда, она показывала на окно…
— Вот на то? На открытое?
— Да.
— Но гусей в окне, наверное, не могло быть? — усмехнулся
Габриэль.
— В том-то и дело! Оттуда что-то высовывалось, там что-то
мелькало, вроде гусиная шея, гусиная голова, вот так! — Алена вскинула руку,
загнув ладонь, получилось и впрямь похоже на гусиную шею с головой, да так на
свою руку и уставилась.
Габриэль присвистнул:
— Вы имеете в виду…
Она еще и сама не вполне понимала, что имеет в виду, но
Габриэль понял даже раньше, чем ее мысль оформилась:
— Вы имеете в виду, что там кто-то махал рукой?
Алена прищурилась, выстраивая в памяти картинку, потом
сказала неожиданно:
— Но тогда… Получается, что тот человек должен был лежать на
полу. Зачем ему махать рукой, лежа на полу?
— Например, подавать какой-то сигнал, звать на помощь, —
пожал плечами Габриэль. — Если уж тут, на дорожке, кровь, то, предполагается, в
доме может быть раненый, да и вообще что угодно. Или вы считаете, что такие
вещи происходят только в криминальных романах?
Алена Дмитриева, в жизни которой сплошь и рядом происходили
вещи, которые потом становились предметом описания в ее криминальных романах,
задумчиво посмотрела на Габриэля, но ничего не сказала.
— Ну ладно, — улыбнулся он. — Вот ваш поясок, держите. И..,
просьба вот какая: я сейчас войду в дом, а вы постойте здесь. Просто так, на
всякий случай.
— То есть как это — вы войдете в дом? В чужой дом?! —
поразилась Алена, которая знала о священном уважении французов ко всему, перед
чем стоял эпитет prive — «частный».
— Ногами, — потопал по дорожке Габриэль, показывая, как он
войдет. — Сначала левой, потом правой или наоборот, как получится. Скажу,
заехал не туда, спрошу дорогу на… Вы не знаете какого-нибудь названия тут
поблизости?
— Тур, — сообщила Алена. — И Париж — вот все, что я знаю.
Ну, еще Шамбор и другие замки на Луаре, но это вроде совсем уж в другую
сторону.
— Париж тоже в другую сторону, — усмехнулся Габриэль.
— Да вы спросите дорогу на Канзас или Техас, — не удержалась
Алена.
Габриэль послал ей свой знаменитый взгляд из-под полей и
сказал:
— Так я и поступлю, пожалуй. Но вы вот что имейте в виду:
при малейшем признаке чего-то странного — ну, скажем, я закричу, или кто-то
закричит другой… — короче, чуть только вам хоть что-то покажется неладно, пусть
даже гуси загогочут, немедленно бросайтесь отсюда прочь. Бегите бегом на ферму
к Руалю и вызывайте полицию.
— А кто такой Руаль? — наивно спросила Алена. — И где его
ферма?
— Нашего гостеприимного хозяина зовут Терри Руаль. Ну а
ферма его — та самая, где мы с вами встретились.
Алена кивнула:
— Понятно.
— Понятно что? — настойчиво спросил Габриэль. — Кто такой
Руаль или что вы меня поняли и послушаетесь?
— Хорошо, послушаюсь, — пообещала Алена. — А вы правда
думаете, что может быть какая-то опасность?
— Кто знает… — усмехнулся Габриэль и подошел к калитке.
Взялся за нее и обернулся:
— Не стану обременять вас прощальными напутствиями и просить
передать последнее «прости» моей престарелой матушке и малым деткам.., хотя бы
потому, что матушка моя давно опочила, а детками я вроде бы еще не обзавелся.
Но если вдруг что не так.., имейте в виду, что мир тесен.., тесен гораздо
больше, чем нам кажется. И Морису это передайте, хорошо?
Честно говоря, Алена не слишком-то хорошо слушала, что он
там говорил своим насмешливым голосом: опять стало жутко, опять захотелось
убежать отсюда как можно дальше, но теперь было уже нельзя — она ведь была
чем-то вроде засадного полка Боброк-Волынского на Куликовом поле и хотя в битву
вступать не собиралась, то хотя бы помощь позвать была обязана. И она
просто-таки приковала себя к месту, стиснула кулаки, чтобы никуда не двинуться,
уставилась в замшевую жилетку Габриэля, которая удалялась от нее… Интересно, от
кого из своих предков унаследовала Алена Дмитриева эту привычку, пагубную,
можно сказать, страсть беспрестанно вляпываться в какие-то жуткие истории? Не
иначе от прадедушки — прокурора Георгия Владимировича Смольникова, который, ко
всему прочему, не отличался высокими моральными качествами — совершенно как и
Алена Дмитриева, которая, как ей самой иногда казалось, вообще не имеет
представления о нравственности…
И вот прямое и непосредственное подтверждение этому: смотрит
она в спину человеку, который идет навстречу неизвестности и, очень может быть,
навстречу смертельной опасности, а думает о том, что у него потрясающе красивая
задница — подкачанная, сильная, выдающая то ли танцора, то ли бегуна, то ли
любителя верховой езды. Между прочим, женщины обращают на мужские ноги и попки
ничуть не меньше внимания, чем мужчины — на женские. Такой же волнующий вид
сзади был у одного знакомого Ален иного танцора… Так, прочь из головы глупости!
Габриэль подошел к террасе и крикнул:
— Извините, господа, нельзя ли видеть хозяев? — помолчал
немного, снова окликнул:
