Что-то она сегодня кругом виновата. Ладно хоть, дорогие
друзья не знают, кто ночью выпустил из дому Минет!
— Лизочка, а ты не помнишь, где мы его потеряли? — робко
спросила Алена, малодушно желая хотя бы часть вины переложить на хрупкие
детские плечи.
— Где гуси боисся, — всхлипнула Лизонька. — Я хотела гуси
гонять и потеряла. Красные гуси!
— А! — радостно воскликнула Алена, которая уже перестала
обращать внимание на бессмысленный эпитет «красные». Может, имелось в виду, что
гуси были красивые? Нет, понятно: страшные! Лизонька часто коверкала слова.
Красные — то есть страшные. — Я знаю, где это было. Сейчас сбегаю!
И она выскочила за ворота.
«Где гуси боисся» — напротив ворот той виллы, где гусиная
голова показывалась в окне. Алена трусила по дороге, на всякий случай озирая
все обочины. Нет, чудес не бывает… А вот и пруд заблестел под солнцем, вот и
гогот гусиный слышен, нечего бояться!
Нечего, а страшно. «Красно», как, наверное, сказала бы
Лизонька.
Белый поясок Алена увидела издали и остановилась. Он лежал у
самой калитки ограды. Интересно, когда Лизонька успела туда подбежать? Калитка,
кстати, была приоткрыта.
А в прошлый раз, когда они стояли тут, была открыта калитка
или нет? Но какое это имеет значение?
Никакого.
Гуси загоготали неожиданно громко.
Алена нерешительно оглянулась и вдруг увидела между ивами,
окружающими пруд, мужскую фигуру.
Наверное, это хозяин виллы. Наверное, следует поставить его
в известность о том, что Алена не какая-нибудь злоумышленница, которая ищет
подходы к его вилле, просто хочет подобрать детский поясок.
— Извините, мсье… — окликнула было она, но мужчина как раз
вышел из тени деревьев, и Алена поняла, что это никакой не хозяин виллы, а
«стетсон» номер пять — Габриэль, жених Амели.
— О, какая встреча! — сказал он, поглядывая из-под полей
чертова «стетсона». — А где младенец? Потеряли?
— Только его поясок, — холодно ответила Алена, почему-то
обидевшись. — А вы что здесь делаете?
— Гуляю, — сообщил Габриэль. — Видел, как вы бродили тут с
вашей девочкой. Премилое было зрелище, особенно около ежевики.
— Мерси, — пробормотала Алена.
Интересно: значит, он тут уже довольно давно?
А почему не сидит рядом с невестой? Или напоследок глотает
свободу полной грудью, предвидя, что еще насидится около Амели, когда она
станет его женой?
Но это их личные трудности. А что все Девы жуткие циники,
давно известно.
— Извините, — сказала вдруг Алена, — а вы не можете поднять
этот поясок? Вон он, лежит около калитки.
Если Габриэль и удивился просьбе, то виду не подал и ничего
такого не сказал, типа: а вы что, мадам, без рук, без ног, что, сами не можете
поднять свой поясок?
— Avec plaisir, — поклонился Габриэль, — с удовольствием.
Сам должен был догадаться, спасибо, что напомнили о правилах хорошего тона,
мадам… Кстати, извините, не знаю, как вас зовут, не имел чести быть
представленным.
Хотя Алена Дмитриева со своим далеко не совершенным
французским с превеликим трудом пробивалась через нагромождения незнакомых
оборотов, она обожала такие фиоритуры из любезностей и улыбнулась «стетсону»:
— Меня зовут Алена Дмитриева, я русская.
— Ален Дмитриеф, — повторил Габриэль, делая, как это водится
у французов, ударение на последнем слоге.
Она поправила, он повторил, но опять не правильно, после
чего оба улыбнулись, глядя друг на друга: он — с извиняющимся выражением, она —
снисходительно, потому что знала об органической неспособности французов
произнести любое слово иначе, чем они привыкли: с ударением на последнем слоге.
Гамлет, Макбет и все такое прочее.
— Можете называть меня Элен, — сказала Алена, — если это
легче.
«А какая тебе забота, как он тебя будет называть? — спросил
мелкий пакостник, которого принято называть внутренним голосом. — Вы сегодня
встретились — и сегодня же расстанетесь, и вряд ли когда-нибудь еще увидите
друг друга… Или ты была бы не прочь продолжить знакомство с этим волнующим
мсье?»
— Прошу прощения, но вы не Элен, — покачал головой Габриэль,
глядя чуть исподлобья, и Алена ответить на вопрос своего внутреннего голоса не
успела. — Нет, вы не Элен, вы именно А-ле-она… Теперь правильно?
— Правильно, — удивилась она, причем удивилась не столько
этой удаче француза (подумаешь, велика ли премудрость?), сколько тому, как же
он с полувзгляда угадал: она действительно по сути своей не Элен. И даже не
Елена, а именно Алена. — Как вам это удалось?
— Ну, мне очень хотелось научиться, — усмехнулся Габриэль и
снова поглядел исподлобья.
Поглядел он так, что Алена просто должна, просто обязана
была спросить: «Почему?» Но она в свое время уже столько раз попадалась на эти
любовные удочки, закидывать которые Иго.., короче, понятно кто, был великим
мастаком (он вообще был заядлый рыбак, и Алена еще раньше, до начала их романа,
вообще предполагала, что у парня вместо чего-то самого важного спиннинг, а
вместо сердца — рулетка, ну да, он еще и в рулетку обожал играть… Потом-то она
поняла, что с интимным местечком у него все обстоит как надо и даже очень-очень
как надо, а вот сердца, увы, нет вообще… Или просто ей не удалось его сердце
нащупать.., ведь залезть мужчине в душу куда трудней, чем, пардон, в джинсы, в
брюки, в плавки, в пижамные штаны — нужное подчеркнуть!). Словом, ничего не
спросила Алена, лишь бегло улыбнулась, и ее собеседник, который, судя по всему,
не лишен был такта, тему развивать не стал, а только сказал, что его зовут
Габриэль Мартен (Мартэн, произнес он, как и подобает французу) и что он,
пожалуй, пойдет поднимет поясок.
Алена смотрела ему вслед и размышляла, кем он может быть по
жизни. В этом своем маскарадном костюме похож именно на ковбоя, так что не
исключено, что занимается разведением скаковых лошадей, или объезжает их, или
выступает на них в цирке, или играет ковбоев в кино. Она покашляла, чтобы подавить
непрошеный хохот, и заметила, что Габриэль уже поднял было Лизочкин поясок, но
не выпрямляется, а так и стоит, нагнувшись, разглядывая что-то на траве.
Покачал головой, встал на одно колено, еще посмотрел на
траву, потом оглянулся и махнул рукой:
— Извините, Алеона, вы не могли бы сюда подойти?
Она вздохнула и пошла к калитке.
