Они с Лизочкой довольно долго ходили по дороге, близ которой
стояли в окружении красивых садов просто-таки роскошные строения, новые и
старые, к которым не подходило ни одно слово в мире — ни «дом», ни «здание», а
только — «вилла»; внимательно разглядели все цветы на всех клумбах, все флюгеры
на всех крышах, всех кошек на всех заборах (почему-то здесь было много кошек, и
при виде каждой, какого бы цвета она ни была, Лизонька принималась кричать:
«Минет, Минет!»). Они перепели все известные им песни, причем не по одному
разу, а потом Лизоньке, судя по всему, надоело сидеть на руках. Она заявила:
— Ногами! — и, стремительно соскользнув на землю, побежала
вперед.
Алена пошла за ней, но дорога повела под уклон, Лизочка
пустилась бежать со всех ног, и угнаться за ней оказалось трудновато. Да еще
чертова дорога петляла, и какая-нибудь шальная машина могла в любую минуту
вылететь невесть откуда… Словом, Алена была вне себя от беспокойства и от вновь
появившейся боли в колене, пока не нагнала Лизочку на относительно прямом
участке дороге. Девочка стояла на обочине и как завороженная глядела в сторону
очередной прекрасной виллы, стоящей в глубине очередного чудного сада. Алена
подхватила ее на руки. Нога заболела еще сильнее, но ребенок, против ожидания,
не стал рваться, а прижался к Алене и приглушенным голосом сказал:
— Боисся.
Это означало — «Я боюсь».
— Чего ты боишься? — удивилась Алена.
— Гуси боисся.
— Какие гуси? Где?
— Красные…
Что-то зашелестело за спиной, она оглянулась и увидела, что
стоит, оказывается, метрах в десяти от пруда, в зеленой, спокойной воде
которого полоскали ветви классические плакучие ивы. На поверхности воды
колыхались вблизи берега не менее классические ненюфары, а по мелкому
золотистому песочку прогуливались три веселых гуся: один серый, два белых.
Красных среди них не было, но все равно: гуси были немаленькие и вид имели
неробкий, потому и неудивительно, что Лизочка испугалась. Правда, странно, что
при этом она смотрела не на гусей, а в другую сторону, на дом.
Может, Алена чего-то не поняла?
— Где гуси? — еще раз спросила она, и Лизочка прошептала:
— Там, дома. В окошке. Красные…
— Ну что за глупости, в каком окошке?!
— Вон в том. — Лизонька махнула в сторону дома, и вдруг
Алена в самом деле увидела гусиную голову, приподнявшуюся над подоконником
открытого настежь окна.
Голова высунулась и исчезла.
— Ну это просто феодалы какие-то там живут, — пробормотала
Алена. — В такой роскошной вилле держать гусей?! Может, у них во время обеда
собаки хватают кости со стола?
Гусиная голова снова высунулась снизу каким-то странным,
змеиным движением, и у Алены дрожь прошла по спине. Она и сама не могла понять,
откуда взялся этот страх, который внезапно ее охватил, почему она вцепилась в
Лизочку и оттащила ее от виллы.
— Боисся красные гуси, — пробормотала та, утыкаясь в Аленино
плечо.
— Я тоже, — призналась шепотом Алена. — Пойдем отсюда. Я вон
там видела ягодки…
Они прошли за поворот дороги и поднялись на небольшой
взгорок, весь покрытый кустами ежевики. Ягода была спелая-спелая,
черно-матовая, такой сладкой ежевики и в таком количестве Алене еще не
приходилось видеть.
— Это что, маника? — обрадовалась Лизонька. — А почему она
черная?
— Ну, это такая специальная черная малинка, — пояснила
Алена, — она называется «ежевика». Давай я буду собирать, а ты есть.
— Да, — разрешила Лизочка, — собирай.
Дело пошло. Алена обобрала один куст, второй, третий…
Лизочка знай открывала рот. Такая страсть к еде была на нее совершенно не
похожа.
«У нее разболится живот! — наконец с ужасом подумала Алена.
— Что ж я делаю?»
Но оторвать Лизочку от «черной маники» было совершенно
невозможно.
На счастье, в сумке зазвонил мобильник.
— Алена, вы где? — раздался голос Марины.
— Да где-то тут, — туманно объяснила Алена. — На каком-то
холме. Едим ежевику с куста. Уже три объели!
— И Лизка ест?! — не поверила ушам Марина.
— Она-то и ест, — уточнила Алена, — а я только собираю.
— Морис, ты представляешь? — закричала куда-то в сторону
Марина по-французски. — Алена говорит, что Лизочек ест ежевику, и они уже
обобрали три куста.
Морис что-то ответил, Алена не расслышала.
Марина расхохоталась и повторила:
— Он сказал: «Этого не может быть. Это не моя дочь!»
— Его, его, — подтвердила Алена. — Теперь не знаю, как ее от
кустов оторвать.
— Оторвите как-нибудь, — попросила Марина. — Бенедикт и
Паула уезжают, и еще некоторые гости, они хотят с Лизочкой попрощаться. Может
быть, вы ее приведете?
«Паула, — сообразила Алена, — это жена Бенедикта, которая
была в платье с разрезами. Красивое какое имя! И девушка красивая. А уж
платье-то…»
— Ну, я попробую… — нерешительно сказала она, предвидя
войну, которая непременно разыграется. Однако зря боялась: Лиза объелась,
устала, к боевым действиям была совершенно не склонна, а хотела только спать.
Поэтому Алена совершенно спокойно ушла с холма, унося на руках сонного и
забывшего все страхи ребенка. Однако какое-то беспокойство все же томило саму
Алену, и она рада была уйти.
Задремавшая Лизочка раскапризничалась, когда ее попытались
оторвать от удобного Алениного плеча ради прощания с дядюшкой и тетушкой, и
принялась причитать:
— Сок, сок…
Само собой, решили, что она хочет пить. Немедленно принесли
четыре вида сока: ананасный, яблочный, оранж, то есть апельсиновый, и
виноградный. Лизочка пить не стала, зарыдала и продолжала стонать:
— Сок, мой сок!
— Боже! — вдруг воскликнула Марина. — Да ведь не сок, а
поясок! Поясок от ее платья! А где он? Потеряли?
— Где сок? — прорыдала малявка. — Теряла Неня!
И дочка с мамой укоризненно уставились на Алену.
Ну да, наша растяпа растяповна не только не заметила, когда
этот самый поясок потерялся, но и вообще не знала, был ли он!
Наверное, был.
