Она подхватилась с коротким, немедленно задавленным ладонью
криком.., кстати, задавленным ее же собственной ладонью. И прижала ее ко рту
она сама, не кто-то другой, потому что никого, ни одной живой души в комнате не
оказалось, а в лицо Алены смотрела огромная, нереальная белая луна, стоящая
прямо напротив окна.
Ага, забыла опустить жалюзи — и вот вам результат!
Алена подошла к окну, немножко полюбовалась на лежащий внизу
розовый садик — сейчас он был бледно-голубой, призрачный, полный затаившихся
теней, — опустила жалюзи, заодно вспомнив, что это слово, jalousie, переводится
с французского как «ревность»… Говорят, будто их изобрел ревнивый муж, чтобы
скрыть красоту своей жены: она могла смотреть на улицу, но ее не видел никто!
Пошла было снова к постели, но вдруг услышала за дверью какое-то кряхтенье и
царапанье.
Это еще что такое?
— Мяу! — жалобно сказали за дверью, и Алена открыла ее.
Кошка Сильви — худая, полосатая, с огромными желтыми глазами
и плотно прижатыми к голове маленькими ушками — балансировала на перилах
винтовой лестницы (Алена мигом вспомнила, как вчера вползала по этой лестнице в
мансарду, сначала ступая на правую ногу, а потом подтягивая к ней левую…
Железный Хромец отдыхает!) и жалобно смотрела на Алену.
— Ты что, Минет? — Честное слово, кошку именно так и звали,
и чем руководствовалась высокоморальная вдова Сильви, давая ей такое
рискованное имя, для Алены оставалось загадкой… Впрочем, произносилось это имя
как Минэт, через "э", а не через "е", и в переводе с
французского minette означало всего-навсего «кошечка», так что каждый понимает вещи
согласно своей испорченности. — Ты почему не спишь?
Французская кошка, судя по всему, понимала по-русски, потому
что вместо ответа очень выразительно подняла голову, и Алена увидела на скате
крыши небольшой люк. Люк был закрыт.
— А, понятно. Погулять хочешь? Ну, я не знаю, можно тебя
выпустить или нет?
Минет мяукнула громче, еще громче и еще…
А если она сейчас разорется и всех перебудит? Проснется
Лизочка, и тогда пропал сон ее родителей… А утром надо ехать на этот знаменитый
маскарад. Уж наверное, Алена не причинит никому вреда, если выпустит Минет на
крышу. В конце концов, кошки должны гулять по крышам. А также коты.
Она уперлась рукой в раму небольшого окошечка и нажала.
Окошечко приподнялось, Алена посмотрела в него и снова встретилась взглядом с
луной. Минет нетерпеливо подпрыгнула, пролетела сквозь окно, на миг застыла на
гребне крыши классическим черным, изогнутым силуэтом и исчезла. Низкий
страстный мяв приветствовал ее появление — и все стихло, только ветер шелестел
в листве.
Луна требовательно смотрела на Алену, словно чего-то ждала.
Или куда-то звала?
— Надеюсь, ты не думаешь, что я вылезу на крышу, как Минет?
— проворчала наша героиня. И, минутку поколебавшись, закрыть люк или нет,
решила оставить его открытым. Вернулась в комнату. Но и тут некуда было
деваться от луны, которая так и тянулась бледными, дымными, голубоватыми щупальцами
сквозь щелочки жалюзи.
Алена легла, но тотчас почувствовала, что не заснет, пока
комнату наполняет этот призрачный туман.
Надо бы задернуть шторы… Правда, тогда придется закрыть
окно. Будет душно, и она опять же не уснет, потому что не выносит духоты. А
может быть, как-нибудь удастся исхитриться и закрыть шторы при открытом окне?
Алена снова встала, снова приблизилась к окну… Шаркающие,
неровные шаги донеслись снизу, и она осторожно раздвинула планочки жалюзи. И с
трудом подавила желание осенить себя крестным знамением: странное белое пятно
плыло над тротуаром, но не ровно, а моталось из стороны в сторону, совершая
какие-то беспорядочные и в то же время ритмичные движения. С ума сойти — пятно
двигалось в ритме аргентинского танго: медленно, быстро-быстро, медленно,
быстро-быстро… Спустя несколько мгновений Алена поняла, что пятно — это всего
лишь рубашка человека, который почему-то мечется из стороны в сторону, словно и
в самом деле танцует танго. При лунном свете рубашка казалась белизны потусторонней,
именно что призрачной, а лицо незнакомца было скрыто полями черной шляпы..,
шляпы типа «стетсон».
Что за наваждение?! Что за ритуальные танцы «стетсонов»
вершатся вокруг писательницы Алены Дмитриевой?!
Сначала — трое в Париже, теперь — в Туре, уже четвертый…
Может быть, это бред? Лунный бред?
Она опустила жалюзи, одним прыжком вернулась на кровать,
отвернулась к стене, достала из-под подушки спасительные восковые затыкалочки,
которые обеспечивали спокойный сон, но о которых Алена периодически забывала, с
силой воткнула их в уши, зажмурилась изо всех сил и даже заслонила глаза
ладонями.
Мало было шансов заснуть, практически никаких — так
панически колотилось сердце, так бурно толклись в голове мысли… Однако она
уснула мгновенно и утром проснулась только после того, как Марина начала
панически колотиться в ее дверь и кричать, что все готовы, до выезда осталось
пять минут.
Морис был известен своей несусветной пунктуальностью, и
Алена уже смирилась с мыслью, что либо вынуждена будет ехать неумытая и
неодетая, либо останется одна в этом кукольном домике. Однако тут Сильви
обнаружила пропажу Минет и отказывалась ехать до тех пор, пока кошка не
найдется.
— Вроде бы я закрывала это окно на крышу? — бормотала она,
всплескивая руками. — Или только хотела закрыть, да забыла, и она убежала?
Морис злился на задержку, Марина выражала сочувствие,
Лизонька носилась по всему дому, как оглашенная, крича:
— Минет, Минет!
Подлинная виновница всего этого переполоха воровато приняла
душ, замотала бинтом колено, порадовавшись тому, что опухоль уже сошла, а значит,
пациент скорее жив, чем мертв. Затем Алена накрасилась, оделась, выпила кофе..,
и всех успокоила, как по мановению волшебной палочки, потому что обнаружила
Минет, спокойно спящую в садике среди розовых кустов, на пятачке, нагретом
солнцем.
Дом заперли, проверив, надежно ли перекрыты все пути,
ведущие на запрещенную крышу, погрузились в «Рено», прихватив в качестве
подарка хозяевам карнавала три бутылки коллекционного «Вуврэ» урожая 1975 года,
и поехали на бал-маскарад. Причем о том, что Марина забыла надеть свой костюм
боярышни, Морис — монаха-капуцина, Сильви — бургундской крестьянки, а Лизочка —
Красной Шапочки, вспомнили, только когда пропилили сорок километров от Тура и
приблизились к распахнутым воротам сельского шато, во дворе которого пестрело
дивное смешение красок, эпох и стилей.
