Алена не покривила против истины: шина, предназначенная для
заживления переломов, оказалась истинным орудием пытки и могла довести человека
до нервного срыва не хуже гипса или вытяжки. Она беспрестанно соскальзывала на щиколотку,
и тогда вообще было невозможно сделать ни шагу. Стоило ее подтянуть к паху
повыше, она начинала бесстыдно лезть в самые интимные места — но это не
приносило ни малейшего удовольствия! Впрочем, через несколько шагов шина снова
спадала, снова упиралась в щиколотку, и даже натуго затянутые ремни не спасали
положения… Словом, ужас!
В довершение всего в «Югории» сообщили, что семьдесят евро,
заплаченных Аленой за эту погань, вернуть ей не смогут. «Мы не оплачиваем
вспомогательные материалы», — сказали писательнице очень-очень вежливо. То есть
ежели бы Алену загипсовали и отправили в больницу на вытяжку, гипс и все прочие
штучки она оплачивала бы из своего кармана. А вот, интересно, больничное
питание — это тоже вспомогательные материалы?
Видимо, да…
Итак, надо благодарить судьбу. Ей повезло… Повезло, повезло!
То, что ей повезло, Алена внушала себе до воскресенья, часов
примерно до трех, когда вплотную приспело время собираться на поезд в Тур. И
тут выяснилось, что ни одни ее брюки или джинсы (тем более козырные защитные
бриджики!) на шину не налезают просто по определению. Но не выйдешь же на люди
в этаком сооружении! Алена внезапно вспомнила сказку — самую страшную сказку
своего детства про то, как отстрелил охотник лапу у медведя и отдал эту отстреленную
лапу жене, которая содрала с нее шкуру, стала прясть шерсть, а из мяса варить,
условно говоря, щи, или что там вообще варят из медвежатины… А медведь, такой
молодец, соорудил себе что-то вроде протеза из липового поленца, взял в руки
березовую клюку.., и вот идет он, одноногий, под луной по зимнему,
промороженному, скрипучему лесу и поет:
На липовой ноге, на березовой клюке…
Все по селам спят, по деревням спят,
Одна баба не спит,
На моей шкуре сидит,
Мою шерсть прядет,
Мое мясо варит.
И пошел, стало быть, медведь свою ногу обратно добывать…
О дальнейшей судьбе той бабы история умалчивала, а может,
Алена просто забыла, как заканчивалась сказка. Однако сейчас ее так и тянуло
пропеть песенку медведя. А не предстать ли на маскараде русским медведем на
липовой ноге, на березовой клюке?
Чтобы отвлечься от сюрреалистического бреда, она попросила у
Марины самую длинную ее юбку. И тут выяснилось, что, во-первых, все юбки Марины
ей малы (у Алены 46-й размер, у Марины — 44-й), а во-вторых, коротки — обе дамы
предпочитали мини. Нашлась единственная длинная, в которую Алена все же
упаковала свои бедра, но она, во-первых, была зимняя, замшевая, а во-вторых, с
боковыми разрезами, так что шину не скрывала.
— Нет, пожалуй, надо будет сдать ваш билет, — печально
констатировала Марина. — Вы не обидитесь, если мы вас тут одну бросим, а? Я
сейчас быстренько сгоняю в магазин, накуплю вам какой-нибудь еды на два дня…
— Погодите! — вскинула руку Алена. — Я с вами поеду, а что
касается экипировки — еще не вечер. Вы пока идите, Мариночка, собирайтесь. Вам
же еще Лизины вещи надо уложить…
Как только Марина вышла, Алена достала из сумки новый
эластичный бинт, купленный одновременно с «испанским сапожком». Это был
правильный бинт — широкий, мягкий, приятного коричневатого оттенка, без
бумажной подложки. К нему тоже не прилагалось никакой скрепочки или булавочки,
однако Алена уже успела узнать, что французские эластичные бинты ни в каких
скрепочках-булавочках не нуждаются, поскольку одна его сторона способна
приклеиться к другой.
Распаковав и приготовив бинт, она решительно расстегнула
орудие пытки и отставила его в угол, за кресло, чтобы не било по глазам. Затем
сноровисто обмотала коленку эластичным бинтом и попробовала походить и
посидеть. Бинт нигде не давил, не тянул, не мешал, лежал идеально. Конечно,
сгибать ногу, когда сидишь, было чуть затруднительно, но в самом деле — только
чуть. И при ходьбе Алена практически не хромала!
Затем она надела легкие бледно-желтые клетчатые брюки,
бледно-зеленую трикотажную кофточку с короткими рукавами, бежевые босоножки и
зеленоватые серьги из ракушек… Красиво! На маскарадный костюм, правда, это мало
похоже, но всякие бывают обстоятельства, в том числе и форс-мажорные.
Алена покидала в небольшую сумку ночную рубашку, халат,
кое-какие мелочи, необходимые для двухдневного путешествия, прихватила на всякий
случай теплую кофту и вышла в гостиную, где Морис уже собирался бежать в
магазин за провиантом для увечной гостьи.
— Никто никуда не идет, — заявила Алена. — Мы на вокзал на
такси поедем или в метро? А кстати, с какого вокзала отправляемся?
— С Монпарнаса, — ответил Морис.
А потом они с Мариной заговорили в два голоса, убеждая,
предостерегая, умоляя не рисковать… Потом два голоса устало умолкли, две руки
безнадежно махнули: время поджимало, пора было ехать на вокзал.
И они поехали! Они поехали на такси, а потом на скоростном
поезде, в котором закладывало уши, как в самолете, и который мотало, как
полуночный пустой трамвай на поворотах, и через час невыносимо комфортабельного
и стремительного пути прибыли в Тур. Сильви — миниатюрная, седая, милая,
любезная — отвезла их на маленьком «Рено» в тот кукольный домик, о котором
говорила Марина, и накормила убойным французским ужином — потрясающее белое
бургундское вино «Вувре», дыня с багетом (французы едят дыню с белым хлебом,
причем в самом начале обеда!), помидоры с моцареллой, желтый горячий рис с
карри и сырыми шампиньонами, два вида козьих и три обычных сыра да еще и
мороженое. Потом началась семейная болтовня, а Алена пошла укладывать Лизочку
спать и устраиваться в мансарде, куда ее определили на ночлег.
Здесь жил Морис еще студентом, и комната была полна его
магнитофонными кассетами с песенками Джонни Холлидея (Жанни Олидей, как говорят
французы), и дисками с музыкальной классикой всех времен и народов, и
детективами Жапризо, которые он любил так же, как и Алена, и собраниями
афоризмов от Ромула до наших дней, и первыми антикварными безделушками, которые
он покупал, когда только начал увлекаться этим делом. Пахло в комнате цветами,
жарой, чуточку пылью, мастикой для натирания мебели, старыми книгами… Чудесный
это был аромат, посреди которого Алена сладко уснула и проснулась среди ночи
оттого, что кто-то стоял около ее кровати и внимательно смотрел в лицо.
