Разгневаться? Обвинить ее во лжи? Швырнуть в нее ее
камизэльку? Расхохотаться?
Впрочем, мне было не до смеха. Конечно, не могло быть двух
мнений, что передо мной подсадная утка. Я была еще на воле наслышана о
провокаторах и провокаторшах, агентах Чеки, которых красные подсаживают в
камеры к политическим. Те вызывают к себе доверие жалостными историями,
заключенные начинают с ними откровенничать, в свою очередь, невзначай выдают
какие-то тайны, которые провокаторы немедля доводят до ушей чекистов. Порою
провокаторов используют для того, чтобы они выуживали припрятанные
драгоценности, разузнавали о захоронках, сделанных в домах или имениях, откуда
были привезены арестованные. Конечно, Малгожата — провокаторша!
Она уже устроила драку в одной камере.., из-за нее люди,
быть может, пошли под пулю. Теперь явилась на новое «задание».
Я зажмурилась. Я не могла смотреть на нее… Как можно так
низко пасть! Но я чувствовала, что не смогу ее выдать. Бывали случаи, я это
узнала уже в тюрьме, что разоблаченных провокаторов заключенные тихо душили
ночью или забивали насмерть. Я не могла обречь ее на такое…
Но не только я представляла опасность для Малгожаты — она
тоже была для меня опасна! Увидит, узнает.., поймет, что я могу ее разоблачить,
и тогда ее ждет гибель… А что ждет меня?
Мне захотелось уменьшиться в росте, в размере, свернуться в клубок,
словно ежик, полностью спрятаться под уютную, душистую камизэльку. Может быть,
меня минует беда, если я буду делать вид, что слепа, нема и глуха? Но ведь
Малгожата опасна, скрывая ее, я невольно предаю своих товарок по камере!
Мысли разрывали мне голову, страдания разрывали мне сердце.
Как вдруг…
— Матка Боска, да ведь это Зоя! — услышала я вскрик
Малгожаты, и в следующее мгновение она вскочила на нары рядом со мной,
приподняла, обняла и расцеловала в обе щеки. — Так ты сберегла мою камизэльку?
— рассмеялась она. — Досконале, превосходно! Медам, — обратилась она к
недоумевающим заключенным, — еще недавно мы с Зоей были в одной камере.
Кажется, я становлюсь завсегдатаем сего узилища! Там, где мы содержались
прежде, случилась ужасная драка, всех, кто в ней участвовал, выволокли вон и
сунули кого в карцер, кого, я даже не знаю, наверное, поставили к стенке. А
меня спасло чудо, подлинное чудо! Когда меня тащили в карцер — вуй, какая я
была урода.., правда, что уродина! — Она звонко расхохоталась, сыграв на
созвучии и совершенно различном значении двух этих слов, ведь «урода»
по-польски — «красавица». А вообще, я обратила внимание, что она уже не так
щедро сыплет полонизмами, как в прошлый наш ночной разговор. — Итак, когда меня
тащили в карцер, то один красный пан, который работал раньше в театре, где я
играла… Да не здесь, не в Свийске, а в самом Петербурге! Там он был просто
плотник или столяр, а может, подносчик декораций, я уж и не помню, а здесь… Ну
как он держал себя, Езус Христус! Подлинный уродзены шляхтич! Так вот тот пан
узнал меня, и вступился, и похлопотал за меня перед начальником тюрьмы. И
потребовал, чтобы меня немедля выпустили. Я готова была руки ему целовать за
его доброе сердце. Как же! — горестно усмехнулась она. — У красных панов не
бывает добрых сердец! Я вернулась домой — а его, как ни странно, даже не
разграбили, — вымылась в ванне и только вознесла молитвы Матке Боске за то, что
не отвратила от меня очей своих, как явился жолнер, солдат, с бумагой от Чеки,
в которой было сказано, что ко мне на постой определяется красный командир
Сазонов. Такова была фамилия моего спасителя. Я сразу почуяла недоброе… Так и
случилось: чуть явившись, он немедля потребовал благодарности. Он пожелал спать
со мной, а когда я начала взывать к его рыцарским чувствам, хотел меня
изнасиловать. Ничего не скажу, — усмехнулась Малгожата, — я давно забыла о том
времени, когда была невинной девицею, однако отношения мужчины с женщиной — не
воскресная ярмарка, когда надо за малую малость платить золотом любви. Я
схватилась за нож… Красный пан получил лезвием по руке, которую протянул не
туда, куда надо, и выбежал вон, спасаясь бегством. На мою беду, мимо проходил
патруль, он кликнул подмогу, меня схватили в чем была. Приволокли сюда… Ну, не
пся ли крев те красные лайдаки?!
К концу этой речи вся камера хохотала. Малгожата
повествовала с таким неподражаемым юмором, словно хотела не пожаловаться, а
повеселить нас.
Я смеялась громче всех. Не передать словами, какое я
чувствовала облегчение. Камень с души свалился: так она не предательница! Какое
счастье!
* * *
— Fracture? — спросил хирург медицинского центра «Осман»,
принимая снимок от красивого рентгенолога, которому бы в сериалах играть всяких
жиголо-сердцеедов (причем отнюдь не вегетарианцев!), а не заниматься такой
грубой прозой жизни, как съемка разных-всяких бедер, верхних и нижних
конечностей… То есть такой это был кадр мужского рода, что Алена, войдя в
рентген-кабинет, втихомолку порадовалась, что догадалась сегодня надеть не
просто какие-то там трусишки или даже стринги, а завлекательнейшие кружевные
штанишки цвета шампанского, так что, надо полагать, на столе
жиголо-рентгенолога она выглядела недурственно…
Кстати, стол ее сначала очень напугал, потому что стола как
такового она в кабинете не обнаружила, а стояла там блестящая никелированная
стена шириной метра полтора и высотой не менее двух. Красавчик, улыбаясь одними
глазами (желто-янтарными, совершенно как у Алекса, бывшего, незаслуженно
отставленного и напрочь забытого Алениного любовника), попросил нашу
писательницу стать вплотную к стенке, и та вдруг начала медленно
запрокидываться, а Алена — вместе с ней. У нее тотчас закружилась голова, она
жалобно пискнула, зажмурилась, а когда снова открыла глаза, обнаружила себя
лежащей на этой стенке, превратившейся чудесным образом в стол, а рентгенолог,
интимно наклоняясь над ней, полушепотом просил чуть повернуться на бок и слегка
согнуть ноги в коленях… «Да, правильно, вот эту ногу чуть вперед.., о, merci,
merci…»
И он знай себе мерсикал, пока заставлял ее вертеться с боку
на бок, уходил, нажимал какие-то кнопки, снова возвращался..,
священнодействовал, словом, над Алениным распростертым телом, как пишут в
романах. А потом с той же затаенной интимной улыбкой (вот интересно, она
предназначалась только носительницам кружевных штанишек цвета шампанского или
вообще всем пациенткам, а может, даже и всем пациентам?) попросил ее одеться и
подождать результатов рентгена.
Ждать пришлось минут десять, не более того. Затем рентгенолог
танцующей, как и подобает жиголо, походкой прошел мимо сидящей в коридоре Алены
и, открыв дверь в кабинет хирурга, любезной улыбкой и взмахом руки пригласил ее
войти.
— Fracture? — спросил хирург, принимая от него снимки и
прикладывая их к освещенной панели.
