Я безотчетно схватила безрукавку, пахнущую ее духами, и
прижала к груди, глядя на захлопнувшуюся дверь. У меня слезы снова подкатили к
глазам — так жаль мне было это несчастное, безвинно пострадавшее существо. Я
уткнулась в доставшуюся мне камизэльку и горько заплакала.
* * *
Всю дорогу до библиотеки Алена вспоминала жуткую сцену,
происшедшую нынче вблизи любимой карусели на Сакре-Кер. Кто-то же прирезал
этого несчастного, спящего под синим одеялом! И, что характерно, почти на
глазах Алены! Кто убийца? Один из тех, кто сидел поблизости? Или незаметно
подкрался некто… Ну уж нет, незаметно подкрасться туда было невозможно,
кто-нибудь да видел этого самого некто? Это тот, кто ушел? Тот, кто остался?
Полиции уже известно, кто он? Его ищут? Или убийца ускользнул? Араб с зонтиком?
А что, вдруг в зонтике скрывался стилет… Какого-то болгарского шпиона отправили
на тот свет с помощью укола зонтиком, острый конец которого был пропитан
жутким, смертельным ядом… А может, виновато еврейское семейство? Разборка по
поводу сектора Газа или насчет чего теперь разбираются евреи и арабы? Нет, вряд
ли семейство: слишком оно было толстое и медлительное. И точно не чернокожая
нянька с тремя детьми. Элегантный мсье в черном фетровом «стетсоне», таком же,
как у карусельщика? Может быть… На полотно Алениных подозрений так и просились
Руслан и Селин, отчего-то наша детективщица кровожадно мечтала, чтобы убийцами
оказались именно эти двое, а главное, просто молилась, чтобы они уже были
задержаны полицией и понадежней упрятаны за решетку, откуда им не выбраться
никакими вышними и всевышними силами, даже с помощью самого Иеговы.
Ей не нравилось это имя бога. Вот не нравилось, и все тут!
То ли дело, к примеру, Саваоф. Такой добродушный, снисходительный, всепрощающий
дедуля… А Иегова беспощаден.
Интересно, зачем Руслан вытащил из урны листовку? Что, у них
дефицит агитационных материалов?
Или Алене просто померещилось это, как частенько что-нибудь
мерещилось?
— Пардон, — буркнул кто-то рядом. Приторно пахнуло пачулями,
и Алену, чуть не толкнув ее, обогнал высокий худой человек в черных джинсах и
свободно болтающейся черной блузе. На голову была нахлобучена черная шляпа типа
«стетсон». Быстрым шагом пройдя вперед, он вошел в какую-то дверь, лишь на
мгновение помедлив, пока открывал электронный замок, и оглянувшись на Алену.
Нависшие поля шляпы прикрывали лицо.
«Что-то многовато „стетсонов“ для одного дня», — подумала
Алена. Карусельщик, потом мсье в белом пиджаке (предполагаемый убийца клошара,
между прочим!), теперь вот этот… Можно подумать, она не в Париже, а на Диком
Западе!
Судя по одежде, последний был мужчиной. Судя по запаху —
женщиной. А впрочем, все смешалось в нашем мире! Это во времена Сомса Форсайта
пачулями пользовались только падшие женщины, а теперь небось их могут
употреблять и мужики определенного пошиба. Которые как бы даже и не мужики.
Ладно, бог с ними — с пачулями, мужиками, «стетсонами»,
Русланом, листовками, каруселями и карусельщиками. Вот и рю Баланс, вот и дом
номер 11. Да, 11, а вовсе не 9а! А карточки около кодового замка опять нет. Ну,
понятно, библиотека ведь сегодня официально не работает.
Алена нажала на кнопку внизу замка. Однако дверь подъезда не
открылась, а вместо этого зажегся крохотный экранчик домофона, и на нем
появилась надпись: «Наберите номер квартиры, в которую вы направляетесь. Спасибо».
Алена пробежала взглядом по кнопкам, потом оглядела каждую
пристально. Она не знала номер квартиры, в которую направлялась! Решила пойти
по пути наименьшего сопротивления — достала мобильник, набрала телефон
библиотеки и, услышав отклик, сказала в трубку:
— Алло, добрый день, это Алена Дмитриева. Я принесла
книгу.., помните, вчера.., такая без конца и без начала, мемуары. Только войти
не могу, здесь заперто, а номера вашей квартиры я не знаю.
— А, добрый день! — сказала библиотекарша, Алена по голосу
не поняла, которая из двух. — Вы пришли, отлично. Номер 1-1, но я вам сама
открою, входите.
Замок щелкнул, Алена толкнула дверь, пересекла зеркальный,
чистенький подъезд, в котором по-прежнему стоял сильный запах краски, и подошла
в лифту. На ручке кабины болталась табличка с надписью: «Ferme!»
Алена пожала плечами — странная табличка. Обычно если лифт
не работает, так и пишут: «Excusez, l`ascenseur ne travaille pas!», то есть
«Извините, лифт не работает». А тут почему-то сообщают: закрыто, мол. И без
всяких извинений. Ну и ладно, ferme так ferme. Видимо, даже французы устают
быть беспрестанно вежливыми. Алена миновала лифт и вошла в лестничный отсек.
Вот он, знаменитый подъем на колокольню!
Это была ее последняя связная мысль за довольно долгий промежуток
времени.
Она дошла до поворота лестницы и начала уже подниматься на
площадку, где находилась библиотечная дверь, как вдруг кто-то метнулся сверху и
с силой рванул сумку из ее рук. Алена потеряла равновесие, резко развернулась и
сорвалась со ступеньки. Каким-то чудом она успела уцепиться за перила, однако
падение не остановила, а просто задержала его, сорвалась не в подземелье замка
Иф, а всего лишь на три ступеньки. Впрочем, и этого ей оказалось вполне
достаточно, потому что она упала на оба колена, причем упала так, что…
Сначала у нее заискрилось перед глазами, а потом тошнота
подкатила к горлу от несусветной боли. И весь мир как бы померк. «Понимаешь,
это остро, очень остро!» — пробился сквозь шум в голове чей-то прочувствованный
голос. А, песня была когда-то со словами: «Понимаешь, это остро, очень остро —
солнце, ветер, море, сопки и дожди…», что-то в таком роде. Они пели ее с
девчонками и кавалерами в Хабаровске, у костра на высоком берегу Амура. Кстати,
была еще одна песня, как раз про высокий берег Амура, на котором кто-то стоит…
Часовые родины, вот кто! Они там стоят, а она тут лежит. Она, Алена Дмитриева,
лежит, поверженная во прах…
Алена очнулась и вскочила на ноги.
Ужасно больно, но еще ужаснее, что она вот так стояла на
четвереньках. Унизительно и глупо!
Ладно, если она может стоять, значит, может и идти. Только
уж лучше больше не падать, потому что еще одного такого удара коленки просто не
выдержат.
О господи! До нее начало потихоньку доезжать: да ведь она не
сама упала, ее кто-то столкнул! Ее столкнул человек, укравший у нее сумку!
Боже, а там ведь книжка! Библиотечная книжка!
Да ее теперь просто убьют тургеневские дамы. Убьют, исключат
из библиотеки, предадут позору…
